Инсолье
— Засим отступник приговаривается к очищению огнем. — Слова
архиепископа, который не более чем несколько лун назад хвалил меня
за усердие и послушание, раздались в зале суда как гром среди
ясного неба. Толпа ахнула и загомонила. Откуда-то посыпались
одобряющие ругательства, а где-то зарыдали женщины. Я же лишь
горько усмехнулся, не сводя презирающего взгляда с заплывших жиром
глазенок высшего духовенства.
— Поддерживаем, — согласно закивали золотые боровы, неспособные
даже жрать без помощи слуг.
— Да будет очищена эта бедная заблудшая душа, — а вот этот
голос, единственный из всех, вызвал у меня истинную волну
ненависти. Жалеет она меня, святая идиотка. Шлюха церковная. Если
всех остальных в этом зале я хотел просто убить, посадив на кол, то
вот эту… эту хотелось сначала окунуть во все то дерьмо, что
творится вне ее прекрасного храма. Мордой ткнуть во все
человеческие грехи и пороки. И лишь потом сбросить труп в выгребную
яму.
Ничего… осталось недолго. Во дворе уже сложили «очищающий»
костер и даже полили его специальным благоухающим маслом. Чтобы
зрители не чувствовали смрада от сжигаемой заживо плоти и им
казалось, что благословенный огонь испепеляет лишь человеческие
грехи, отправляя душу на небеса. Стадо.
Меня сдернули с помоста, пинками толкая к кострищу. Суд, ну
конечно. Какой же это суд, если эти твари мне даже кляп изо рта не
вытащили. А так называемой защитой выступала вот эта вот блаженная,
одетая в красное бесформенное тряпье, как соломенная кукла на
ярмарке. Да если бы не эта дебилка со своим судом, я бы уже сбежал!
Но видимо, у мертвых богов были свои планы на мою жизнь.
— Сожалеешь, темное отродье? — Ну шатт, еще и этот поборник
нравственных пыток и извращений. Хотя нет, не только нравственных.
На себе испытал.
Я уставился на него как на умалишенного и демонстративно
прикусил кляп окровавленными губами. За что снова по ним же и
получил. Тварь, на тебе железные перчатки!
— Ничего, скоро ты перестанешь ерничать. Хотя ты прав, — тут он
резким движением сдернул кожаный ремень кляпа, чуть не порвав мне
рот, — верующие должны слышать твое раскаяние, когда огонь поглотит
тебя.
Отлично, рот свободен. Главное — не показать своего ликования и
лишь с «досадой» сплюнуть кровь на белые мраморные ступени
храма.
