Савичев ясно расслышал мяуканье. Он уже не спал – музыку ведь хорошо слышал и слова песни тоже слышал. На прикроватном столике древний транзисторный приемничек поскрипывал. И Савичев вовсе не сквозь сон, отчетливо разбирал слова песни: «It's good to touch the green, green grass of home». Том Джонс голосил, певец юности Савичева.
И тут на фоне музыки мяуканье.
Точнее, звук был, скорее, похож на «пик», а не на шаблонное «мяу». Вообще кошки мяукают по-разному – иные просто хрипло рычат, а иные выдают такой мяв, будто передразнивают горластых женщин.
А вот кошка Савичева деликатно произносила «пик», когда желала привлечь к себе внимание. Частенько, едва начинало сереть за окном, она покидала постель, на которой спала в ногах хозяина или даже под одеялом, потом обделывала свои делишки на горшке, возвращалась к кровати и говорила «пик». В переводе на человеческий язык это означало: «Эй, мама, пожрать бы не мешало!»
Да, именно так – «мама».
Савичев взял Нину Риччи – вот такое он ей имечко дал! – крохотным котенком.
У бывшей своей сослуживицы взял, которая в шутку спросила: «Ну что, Вася, готов ты стать матерью?» Савичев сказал, что готов. Мама-кошка смотрела на него ревниво, тревожно и зло, когда он Риччи в лукошко прятал, предварительно в старый свитер завернув.
Сегодня Нина Риччи опять напомнила о себе. Савичев пробормотал: «Bad, bad sign» – то есть, «Плохой, плохой знак». То ли название песни Джо Кокера вспомнил, то ли в появлении Риччи в самом деле плохой знак усмотрел.
Нет уже Нины Риччи, больше года, как нет.
Савичев резко сбросил ноги с кровати, суеверно касаясь ковровой дорожки сначала правой ногой, прошел по привычному утреннему маршруту: туалет-ванная-кухня.
Не спеша попивая кофе из большой глиняной чашки, смотрел из окна на поля и леса, пока что не очень заметно отмеченные уже закончившимся августом и едва успевшим начаться сентябрем. Хорошо хоть, что сумасшедшая жара спала.
Кошка. Мяукала. Как давно он ее не навещал? Уже больше месяца. Это плохо. Совсем захандрил. В пятьдесят пять нельзя так рассупониваться. «Старый стал, ленивый».
Через четверть часа он уже брел между деревьев. Узкая полоска саженой рощицы подходила почти к самому дому, на противоположном конце лесопосадки проходила дорога, за ней простиралось поле. А за полем вставал большой смешанный лес.