Миленький ты мой

Это была высотка. Всем своим видом она унижала своих соседей, собратьев и окружающих – приземистых, неказистых и нелепых. Эта волшебная башня, замок, с островерхой крышей, сказочный терем времен пятидесятых, была населена людьми. Не народом – Людьми. Людьми с большой буквы. В ней, в этой башне, как всем известно, простых людей не было. Не живут простые в сталинских башнях. Простые, привыкшие к вони в темных подъездах и сварливым соседским голосам за стеной, ютятся в убогих хрущобах с фанерными стенами, в панельных клетухах с потолками в два сорок, да в частных домишках, продуваемых, хилых, с вечно текущими крышами. И все они счастливы до смерти – свое и отдельное. И пусть потолки на голове, пусть в туалет только боком, и пусть все обедают по очереди на пятиметровой кухоньке, потому что всем не усесться. Правда, у меня и этого «счастья» нет, но ничего! Еще будет! Еще наверстаю – я же способная!

В подъезде, конечно, консьерж. Или швейцар?..

Нет, все же консьерж. Швейцар с бородой, с галунами и в важной фуражке – почти адмирал. А здесь – бабка. Обычная бабка, которой доверена власть.

Такие, как она, обычно отрываются по полной – букашки, от которых что-то зависит!

Все, что угодно и где угодно! Не беспокойтесь – уж они-то, эти «тетки в тапках», своего не упустят! И еще – не пропустят. Не своего.

– Вы, простите, к кому? – вежливо осведомляется, а в глазах – чистая сталь. Злость одна. Даже ненависть. Хреново, наверное, сидеть тут по суткам. Задница затекает. На столе – стакан с чаем, откусанный бутерброд с колбасой и дешевые карамельки. Обед.

А я вот помешала…

Отвечаю. Глазки туплю, как положено. Ну, раз за «свою» не признала – буду паинькой, скромницей.

Не сошла за свою. Что, впрочем, понятно – глаз у этих служителей порядка – алмаз! На том и стоим.

– К Краснопевцевой? – с недоверием уточняет и впивается в меня еще пристальней. – К Лидии Николаевне? – повторяет она и хмыкает носом, слегка усмехается – типа, не верит. И еще недовольно качнула головой – типа, знаем мы вас!

И правильно, да! Соображает.

– А вы ей, простите… кем будете?

– Я? – переспрашиваю с дурацкой «первомайской» улыбкой. – Я ей родня! Дочка ее. Ну… сестры!

– Ммм… сестры?

Консьержка обескуражена и растеряна окончательно. Не знает, как быть.