Знойным выдалось лето первого года третьего тысячелетия в удивительном городе Москве. Неприятности одна за другой так и валились на головы, как отдельных граждан, так и всей страны в целом.
Не секрет, что без мелких неприятностей жизнь пресна. Но крупные… избави нас, Боже!
В тот липкий и тягучий июльский полдень в большой комфортабельной квартире добротного дома, выстроенного для больших начальников, сделался неприличный переполох. Несколько часов назад хозяин квартиры, бывший видный советский генерал, один из столпов КГБ, собрался расстаться с номенклатурной жизнью, безответственно предоставив домочадцев ожидавшему их отнюдь не номенклатурному будущему.
Подобные служаки старой закалки имеют обыкновение жить в типичных для генералов условиях, предполагающих обширную, забитую вещами квартиру, обязательную пару прихлебателей и старческий маразм. Так принято. Не отличался оригинальностью и наш герой, Иванов Иван Иванович.
Лабиринты генеральской квартиры занимала расставленная по ранжиру мебель времен сталинского монументализма, а темную глубину углов заполняли мрачные отсветы плотных темно-красных штор, обрамляющих окна и двери. Здесь соседствовали и активно взаимодействовали запахи сырости, нафталина, любимых сапог, а в последнее время все больше – лекарств. К ним примешивались разнообразные ароматы кухни, а также частые выхлопы самого хозяина. Все это жизненное многообразие стекалось в просторный коридор, превращенный сквозняками в подобие аэродинамической трубы, и клубилось таким бодрящим коктейлем, что всяк вошедший кривил рот в невольной гримасе, которая читалась хозяином как проявление участия к непростой судьбе руководящего работника грозного ведомства.
В круг незыблемых привычек генерала входила и святая вера в несокрушимость генеральной линии родной коммунистической партии и правильность устроения окружающего советского мира. Служить его безопасности приходилось не только щитом, но порой и мечом. Кто-то разбивался об этот щит, кого-то не пощадил и меч… Выполняя заветы Ильича, как соблюдает библейские заповеди истинно верующий, Иван Иванович являлся на ковер верховного пастыря, где перед ликом своего бога получал награды, наказания или же индульгенцию за предстоящий крестовый поход.
Развал Союза он воспринял как личное оскорбление. С тех пор Иван Иванович вялотекуще хворал, редко выходил из дому, бывших же адъютантов и дальних родственников, в ассортименте роившихся в закоулках его многокомнатного жилища, тиранил мелочными придирками и гонял почем зря, пугая выражениями из телевизионной рекламы.
