если собрать в кучу,
было сказано вот что —
она не способна говорить за себя,
потому в ее стихах обязательны рифмы
и фальсифицируются отжившие формы
ее материал
не хочет ей сопротивляться
дает поцелуй без любви, лежит без движенья
таких как она ставят на табуретку,
прочти нам про друг прелестный
из таких, как она, в советское время делали
переводчиков
умеренных аккуратных
где ее я, положите его на блюдо
почему она говорит голосами
(присвоенными, в кавычках:
у кого нет я, ничего присвоить не может,
у кого нет я, будет ходить побираться,
подражать углу, коту, майонезной банке,
и все равно никто ему не поверит)
я бублик, я бублик, говорит без-себя-говорящий.
у кого внутри творожок, у меня другое
у кого внутри огого, натура, культура,
картофельные оладьи, горячие камни,
а у меня дырка, пустая яма
я земля, провожаю своих питомцев
когда меня дожуют
с востока и юга
рты моих едоков, зубы моих постояльцев
когда все крошки вылижет быстрый нолик,
острый язык огня пройдет по сусекам —
я не останусь воздухом волноваться
звукоулавливаться,
меркнуть нагретой рябью,
пить с непросохших губ молоко и водку
у кого нет я,
может позволить себе не-явку,
хощет отправиться на свободку.
Шел трамвай десятый номер,
На площадке Пушкин помер,
Умер, шмумер, свесил ножки,
Вышла горсточка морошки.
Полубогий теоморф,
Разгребай горящий торф!
Рядом с Чердынью и Бельском
На вокзале Царскосельском
Иннокентий Анненский
Умирает от тоски.
И глядит несытой зверью
Весь заплаканный барак
На застрявший в подреберье
Красногубый габриак.
Я не буду быть хорошим,
Восклицает гимназист,
Пусть их пользует Волошин
С бородой как банный лист.
Кипарис, вокзал, массандра,
Вышел Блок и был таков,
Где под солнцем Александра
Ходит кóнем Поляков.
Светят каменные бабы,
Распадаясь на куски,
Летчик Чка читает Шваба,
Собирает колоски.
И с машины поисковой,
Окуляры в окоем,
Большеглазова с Барсковой
Переходят на прием.
Анна Ванна, Анна Ванна,
Я погонщик каравана,
Время видеть поросят!
Умирать как убираться,
Не особо упираться,
Воскресать как воскресят.
