1.
Савелию Игнатьеву было пять
лет, когда он впервые захотел убить бога.
- Бог дал, бог взял, -
строго каркнула бабка Клава, глядя то на взъерошенную голову
плачущего внука, то на изуродованный трупик котенка Барсика. На всю
жизнь Савелий запомнил вонь пузырящихся кишок и плоский фарш,
размазанный по асфальту широким следом протектора. Шоферюгу,
виновато стоящего рядом – не запомнил. А вот оторванная кошачья
головка с оскаленными зубками еще долго являлась к нему под
утро.
- Клавдия Ивановна, ну что вы
себе позволяете! – мамка чуть сама не разревелась, увидев Савелия
рядом с трупиком. – Ну, так же нельзя, он же ребенок, нельзя
смотреть, увели бы его что ли, глаза ему закрыли, а?
Она схватила сына за руку и
повела прочь. Савелий еле передвигал ногами в белых сандаликах с
красными пятнышками. Самое большое пятно расползалось по застежке и
уже стекало на ступню.
- А что такого? – взвилась
бабка. – Чай, не маленький. Должон понимать. Мир есть скорбь. Пущай
привыкает.
И Савелий стал привыкать. Он
не понимал, почему бедного Барсика забрал к себе какой-то бог. Ведь
бог не покупал ему Барсика. Барсика купили папа и мама. Значит, бог
не имел никакого права забирать чужую собственность, но раз забрал,
значит, был хулиганом. Вроде Митяя из второго подъезда, который
как-то раз опрокинул Савелия в лужу и забрал его трехколесный
велосипед. Только бог в отличие от Митяя был невидимым, а значит
еще более жутким и непредсказуемым. От него нельзя было убежать или
спрятаться за маминой юбкой. Он являлся нежданно и забирал все, что
было Савелию дорого. «Это тебя бог наказал за то, что меня не
слушаешь», - говорила бабка Клава. Через неделю после гибели
Барсика бог окончательно забрал у Савелия трехколесный велосипед -
у того лопнула рама («Всё, - сказал отец. – Придется выкидывать»).
Осенью бог забрал единственного друга Володьку (тот переехал в
другой город в самом начале старшей группы). Потом бог уволил
любимую воспитательницу Людмилу Георгиевну, и теперь в детском саду
безраздельно правила нянька Монстриха, обожавшая издеваться над
детьми, и особенно – над Савелием. Бог стоял за любой
неприятностью. Мелкой, вроде ссадины на коленке. Или крупной, вроде
лета, проведенного в душной, вонючей больнице. С двумя операциями,
ежедневными процедурами и капельницами. С осунувшимися, будто
почерневшими родителями. И придурком-соседом по палате, который
как-то ночью прошептал Савелию: «Прикинь, врачиха говорила, что ты
скоро умрешь».
