Подслушивать нехорошо, но дико интересно и информативно.
— Послушайте, — голос директрисы за дверью звучал устало.
Разговор, судя по всему, шёл уже по которому кругу. — Ваши
поручители хотят Миру...
Надо же, кто-то хочет меня. Странные люди.
— Я их хорошо понимаю. Мира - красивый ребёнок, Но одной
красотой дело не ограничивается. У неё сложный характер, тяжёлая
история, и они не встречались с ней лично ни разу.
Надо сказать, я немного подвисла. Меня хотят удочерить на полном
серьёзе. Я закусила губу. Грудь сжало, и дышать стало тяжело. Да, я
хотела семью. Маму. Папу. Может, даже брата или сестру. Очень
хотела. И в то же время нет. Эти противоречивые чувства разрывали
меня изнутри.
— Вы... ваши поручители должны понять: ребёнок – не собачка, не
кошечка. Помещение в приёмную семью это всегда стресс. Для всех.
Мира уже в сознательном возрасте, на удочерение нужно её согласие.
Вы уверены, что она его даст?
За что я всегда уважала нашу директрису, так это за готовность
отстаивать интересы своих воспитанников. Приют святой Анны не
обычный приют. Все дети здесь сложные, говорит Ван Вановна, и что
главное - взрослые. Тринадцать —восемнадцать лет. Таких обычно не
усыновляют.
Исключения есть всегда. В кланах нужны талантливые, а еще лучше
пробужденные. Но пробуждённые — редкость, а любой приёмный в клане
всегда останется приёмным, каким бы полезным он ни был.
— Иванна Ивановна, вы не понимаете, — голос говорившего мне не
понравился. Слишком надменный. Слишком самоуверенный. Слишком
наглый, словно все ему должны, и он пуп земли.
— Юрий Всеволодович, вы не понимаете, если вашим доверителем
нужна миленькая девочка, возьмите Юленьку или Настю. Я покажу их
дела...
За дверью раздался звук шагов. Я насторожилась, на какой-то
момент показалось, что директриса сейчас откроют дверь и оттягает
меня за уши. Ван Вановна не любила, когда мы подслушиваем.
— Она их биологическая дочь, — прервал словеса директрисы Юрий
Всеволодович.
Словно обухом по голове ударили. " Она их биологическая дочь...
" Кто из приютских не хочет собственную семью? Каждый, кто оказался
в системе, многое отдаст за то, чтобы у него появилась семья, ну
хоть какая-нибудь, или отдаст это самое многое за то, чтобы его в
эту семью вернули. Эта простая фраза значила для меня больше, чем
могло бы показаться. У меня есть настоящие родители. Одно осознание
этого захлестывало волной, смешивая радость и смущение. Но было
здесь и что-то странное, что-то, что не давало мне покоя.
