Подполковник Камышев пододвинул ко мне через стол лист бумаги и, посидев несколько секунд в позе роденовского мыслителя, сказал озабочено:
– Это недельная сводка по области. Прочти очень внимательно и попробуй выделить из нее нечто из ряда вон выходящее. Посмотрим, совпадут ли твои наблюдения с моими.
Вот так всегда: в самый суровый жизненный момент, да еще и отягощенный трудностями самого тяжелого календарного дня – понедельника… На тебе, Вовочка, сладкий салат из ребуса с кроссвордом, обильно сдобренный другими загадками, а сверху политый рафинированной тайной. Кушай, не подавись!
Я осторожно, дабы начальство не заметило повышенного дрожания моих рук, взял упомянутый лист бумаги и попытался хоть что-то в нем разглядеть, но буквы, как тараканы, почуявшие опасность, бросились врассыпную. Да, празднование пятнадцатой годовщины со дня окончания школы, проведенное, буквально, накануне, с размахом, в обстановке граничащей с откровенным гусарством – это вам, как любит говаривать главный угадаец различных мелодий Валдис Пельш, совсем не хухры – мухры. Вчера, помимо всего съеденного было произнесено столько прекрасных тостов, под которые просто грешно было не выпить. Мы пили и за нашу первую учительницу, и за вторую, пришедшую ей на смену, пили за школу, которой отдали лучшие годы жизни. Затем уже пошла такая мелочь как парты, причем не все оптом, а каждая в отдельности, потому что не выпить за то место на «камчатке», где сидел наш технический гений Женька Сухоручко, означало, что я его не уважаю, а там и до кровной мести недалеко.
Но дело в том, что в моем распрекрасном классе, кроме Женьки, училось еще двадцать пять лбов, и все они заслуживали всяческого уважения. Напитков было так много, что в результате я допустил безусловный перебор, от последствий которого не может спасти ни одно народное средство. А в результате этого я сегодня имею меловую бледность лица, красные, как у моего сиамского кота глаза, и походку под названием «макароны отварные». Кроме этих, чисто внешних проявлений нездоровья, у меня ощущалась постоянная сухость во рту. Говоря проще, я постоянно хочу пить, словно готов вместить в себя весь наш городской водопровод.
Интересно, сумеет ли заметить все эти выдающиеся, как сопки Манчжурии, качества, мой командир, и если это случится, то как он на них отреагирует? Вообще-то, из человеколюбия, он мог бы посочувствовать своему подчиненному, находящемуся ныне в состоянии «между тут и там». Неужели в его жизни, длящейся гораздо больше моей, не было подобных ситуаций, когда столь остро ощущаешь не только мерзость дня сегодняшнего, но и отсутствие всяческого желания встретить день завтрашний? В такие моменты обычно вспоминаешь свое трудное, лишенное всяческих радостей детство с его деревянными игрушками, юность с ее незамысловатыми праздниками, которые, увы, с течением времени ничуть не изменились по своей сути. Именно тогда в голове из всех мудрых мыслей присутствует лишь один вопрос: а за каким таким дьяволом мы вообще живем? Но ответов нет, а есть лишь тупая, как давно неточенный кухонный нож, головная боль, от которой не спасает никакое лекарство.
