Я готов был поставить свою коллекцию башен из спичек (я надеюсь,
с ней там всё нормально), что ходячая злобная пыль делала что-то
очень нехорошее: с каждым взмахом костлявой, словно высушенной,
руки, с каждым прикосновением к тельцу новорождённого младенца,
внутри него что-то происходило. Злая, казалось, ощутимо холодная,
противоестественная чёрная энергия проникала в тело новорождённого,
в центре совсем крошечной груди формируя ещё более крошечное
скопление.
Происходило это всё, словно желая завершить картину общей
злобности для непроизвольного свидетеля и участника, в роскошных
покоях какой-то богатой псевдо-азиатской женщины. Честно говоря,
тяжело определить — сбивали с толку белоснежные волосы и чуть
узковатый разрез глаз — я бы скорее сказал, что она какая-то
странная полукровка, но, учитывая окружающую архитектуру древнего
Китая, — маловероятно. По злой пыли определить всё было ещё
сложнее: в подобии чёрной мантии, руки — натуральные кости с
натянутой кожей, чутка сгорбленный, сквозь капюшон лицо практически
не было видно, а менять угол обзора, к сожалению, особо не
получалось. Ну, либо я не умел. Пучок сознания, как есть пучок
сознания.
Нетрудно было догадаться, что владелица покоев жизнью если и
могла похвастаться, то минут эдак десять-пятнадцать назад. Я, не
будучи подверженным влиянию эмоций, со своего угла обзора её
последний миг запечатлел в самом лучшем ракурсе — красное, большое
пятно на простыне и застывшая гримаса боли и ужаса на бледном,
словно чем-то высушенном, лице. Роды она пережила, что явно не
сильно понравилось старой пыли. Традиции, наверное. Специфические.
Про лежавший недалеко труп акушерки можно и не упоминать, пожалуй —
учитывая окружающую атмосферу, можно было смело сказать, что это
специфические декорации.
Кажется, ещё минуту назад эти декорации издавали какие-то
предсмертные хрипы.
Ох, отличное начало, так позитивом и веет! О-хре-ни-тель-но!
Ну и финальный аккорд: младенцем, над которым проводили что-то,
бесспорно, очень злобное, был я. Видеть нормально окружение и не
сойти с ума от страха проводимых надо мной манипуляций позволяло
странное состояние… внетелесности. Я словно стоял (или просто
существовал) возле своего нового тельца и наблюдал за ним со
стороны, толком не чувствуя эмоций, лишь краем сознания фиксируя,
что мне страшно — не в виде потери контроля над собой, а в виде
информации, которую можно проигнорировать, чем я сейчас и
мужественно занимался.
