Глава 1, где драгоценный читатель знакомится с
потомственной некроманткой и начинающей скрипачкой
Дарайной
Я добрая. Честно-честно. Я ооччень добрррая! Милостыню подаю, со
слугами вежлива, прохожих лошадьми не давлю…
Но я ненавижу, ненавижу, ненавижу этого учителя музыки!
Старикашка плюгавый, маразматик, трухлявый пень. У него сукно на
локтях протерлось, и желтая кожа просвечивает. Сразу понятно:
вместо рубашки под камзолом – накладная манишка без рукавов, вроде
слюнявчика младенческого. Скряга! Ему такие деньжищи папенька
платит за мое обучение, мог бы и приодеться!
Восьмой раз заставляет гамму играть. Пятнадцатый. Шестьсот
шестьдесят шестой! Осатанеешь тут.
У самого-то в ушах ватные затычки белеют: для сохранения
душевного здоровья, как он имел наглость пояснить. У него от моих
упражнений душа, видите ли, корчится. Так и не заставлял бы, кто
просит.
Все равно ничего не слышит, и я пялюсь в окно и вожу смычком, не
касаясь скрипичных струн, чтобы саму себя не истязать, а старик,
закрыв глаза, по-прежнему кивает и улыбается, кивает и улыбается…
Дрыхнет, пока я тут мучаюсь.
Он меня тоже ненавидит.
А как же! Знаменитый чуть ли не век назад (и тогда же забытый)
маэстро Дальег, гению которого рукоплескали все сильные мира сего,
тратит последние силы на втюхивание бездарной девице законов
гармонии.
Дались мне эти законы.
В нашей округе один закон: мой папенька. Черный маг Его
Величества. В отставке.
Год назад он напортачил что-то несусветное с порталами:
королевскую площадь разнесло вдребезги и, самое главное, от статуи
архангела Гарниэля, целиком, как утверждали скульптор и
казначейство, отлитой из золота, ни грана не осталось. Испарилось
сокровище с высоченной стелы. Вознеслось.
Король тогда совсем озверел, чуть папеньку не казнил, но
одумался и не стал связываться с некромантом.
А мне та статуя никогда и не нравилась: изуверство какое-то
желтушное, крылья петушиные и, главное, лицом – копия короля. Это
архангел-то? Государь наш Этьен хоть и красавчик, но далеко не
свят. Очень далеко. Сволочь он, откровенно говоря, и убийца.
Сначала казнит за малейшую провинность, потом мертвых
допрашивает.
Папенька этими допросами и занимался лет пять, и характер у него
совсем испортился. Сколько безвинно загубленных, – все зубами
скрежетал он и пил по возвращении с работы безбожно, по-черному,
как некромант. Неудивительно, что руки у него быстро дрожать
начали, и пентаграммы ему последние годы я чертила.
