Одна голова хорошо, да жестко спать.
Шарлемань Семнадцатый
– Ио-о-о-о-о-о-он!!!.. – крик Елены Прекрасной, полный невыразимой тоски, разнесся по коридорам дворца.
Она не просто кричала, она взывала – к справедливости, к своим стеллийским богам, к мирозданию – ко всем, кто готов был оторваться на минутку от дел и изъявил бы желание выслушать ее излияния. Хоть и адресованы они были вполне конкретному лицу.
– Ио-о-о-о-о-о-о-он!!!..
Иванушка остановился, как будто налетев на стеклянную стену, бросил плащи, развернулся и побежал на крик.
– Что случилось, Елена? С тобой все в порядке?… А где Серафима?
– Ион, – с видом миссионера, полным готового взорваться благотерпения, в тридцатидвухтысячный раз объясняющего непонятливым аборигенам элементарный постулат веры, проговорила она. – Ион, я, конечно, вовсе не хочу показаться придирчивой или занудной, и еще меньше – ябедой, но не считаешь ли ты, что всему есть свои пределы? На той неделе царевна Серафима побила возчика его же собственным кнутом…
– Он дурно обращался со своим волом!
– …в эти выходные она обыграла в карты всю смену дворцового караула…
– Она отдала им деньги обратно!
– …вчера она выиграла соревнования по стрельбе из лука…
– Молодец, я не знал!
– ИОН!!! Дело не в том, молодец она или нет! Дело в том, что на нас, царскую семью Лукоморья, смотрит вся страна, И ЧТО ОНИ ПРО НАС ПОДУМАЮТ!.. Бить злобных возчиков должны слуги! Жульничать в карты должны шулеры! Выигрывать соревнования по стрельбе – дружинники! А НЕ ЦАРЕВНЫ!!!
Иванушка удрученно поджал губы и вздохнул.
– Хорошо, Елена. Что, по-твоему, она натворила на этот раз?
– Не мог бы ты еще раз напомнить своей жене, Ион, что уход за лошадьми после прогулки – обязанность не царевны царской крови, а конюхов? И не по-моему, Ион. Не передергивай. Если ты считаешь, что так и должно быть – иди, куда спешил, пока я тебя не позвала.
Не говоря больше ни слова, Иван-царевич быстро повернулся и зашагал в сторону дворцовых конюшен.
Серафима была там.
В фартуке из мешковины, закатав рукава тонкой батистовой сорочки, хотя они отродясь не предназначались для закатывания, она оттирала пучком сена потные бока своего коня, и на чумазом лице ее было написано крупными буквами искреннее удовольствие – впервые за всю их утреннюю конную прогулку. А шрифтом поменьше, если присмотреться, также и то, что она прекрасно слышит приближающиеся шаги, знает, кто идет, зачем и по чьему навету, и что ее это волнует не больше, чем какого-нибудь шатт-аль-шейхского кузнеца – виды на урожай гаоляна в Вамаяси.
