Париж, начало мая 2010 года. Гостиничный номер, где-то после полудня
Наше пристанище. Наш дом. Им стала комната под номером один в тот самый момент, когда я, в разодранном подвенечном платье, искала для себя убежища. Когда Луи принял меня в свои объятия. Возможно, она несколько потеряла былой блеск, с тех пор как мы оба выбрали такую затворническую жизнь, погребя себя под подносами с едой и мятой одеждой, но, конечно, определенно еще сохранила какое-то едва уловимое очарование. О вздохах, которые день ото дня впитывали эти стены, о хрипах, которые скатывались прямо на пол и прятались где-то под паркетом, образуя там свои маленькие невидимые поселения, знали только мы… Только мы, твердо решившие никого не пускать в наш мир.
А за окном уже вовсю цвела весна. Лето, потом осень и, наконец, зима промелькнули как одно мгновение. Будто мы закрыли глаза и сразу открыли их. Да… Почти целый год прошел, прежде чем мы решились вернуться к нашим родным на улицу Тур де Дам. Особняк Мадемуазель Марс будет скоро готов, там уже почти полностью воссоздали прежнюю романтическую обстановку… Луи ждал этого целых десять лет. Он, конечно, старался сдерживать свои эмоции, но очень часто нетерпение, проскальзывающее в словах и жестах, брало верх. Я, как могла, пыталась лаской и нежностью успокоить Луи, возбуждая в его душе другие чувства.
В течение всего этого времени мы наслаждались солнечным светом, проникающим в комнату сквозь шторы, и только уж совсем яркие его лучи могли заставить нас покинуть уютное гнездышко. Долгие месяцы мы принадлежали только друг другу, как животные, как два диких зверя, мы крепко прижимались друг к другу. Кропотливо и тщательно исследовали друг друга, с жадностью открывая все новые, неизведанные изгибы, очертания и закоулки наших тел и душ. Мы почти не выходили из дому (исключением были похороны Мод), разгуливая по комнате абсолютно голыми. Мы даже редко открывали окно, желая насладиться ароматом наших тел, таким терпким, таким пьянящим. Нам казалось, что наши запахи созданы друг для друга.
Однако забыть Дэвида, как и его ложь, я не смогла. Из памяти не стерлись и воспоминания о маме и ее невыносимых страданиях. Но я не опустошила себя ими – меня всю, до мельчайших клеточек, заполнил Луи. Я безраздельно принадлежала ему. Головокружительное опьянение, совершенная нежность, непреодолимое желание и отказ от всего.
