– 1 —
Святополк выехал из дома ранним утром. Провожала его до ворот только Весена – старая няня и кормилица. Прошептав стих какой-то молитвы, кажется что-то из «Воззвания Нового Пути Белбога» – юноша точно не разобрал – она заплакала и достала из свернутого платка почерневшую от времени деревянную цепь.
– Возьми ее, – услышал он едва уловимый шёпот.– Цепянка эта волшебная. Поможет в трудный час, – и кормилица, утерев слезу, надела цепь на Святополка.
Крепко обнялись, погрустили чуток, глядя друг на друга, и молодой витязь, вскочив на коня, тронулся в путь.
Обличье выдавало в нём воина – кираса, отделанная серебром, закрывала грудь, под доспехом тонким кружевом шуршала кольчуга, меч в ножнах и широкий кинжал, равно пригодный для трапезы и поединка, расположились на поясе, а лук (и колчан со стрелами), облюбовали себе место на спине.
Завершало облачение длинное, но легкое копье, притороченное к рогатому седлу. Туда же, чуть сзади, воин приладил и крутобокий сверкающий шелом (скорее, так – для порядка; он и не собирался его надевать), позволяя прохладному северному ветру приятно оглаживать своё загорелое задумчивое лицо. А повод для задумчивости, между тем, имелся.
Начать хотя б с того, что ничегошеньки о себе Святополк не знал. Все воспоминания начинались аккурат с того момента как объявились они с Весеной (совсем не такой уж и древней тогда) в домике на отшибе Рудана1. И сперва он, вроде, и при памяти был, а потом, как ни старался, всё бестолку. Одни обрывки бессвязные, тени да запахи. Это – во-первых.
А во-вторых – иго иноземное. Этот же самый десяток лет (сколь знал он себя), минул с той поры, как армии Бухнадара Аграмбы – Великого Владыки Мокинзара, эмира Скифостана (или Кифии, как называли этот край в Роце), шах-ан-шаха Шигорума, султана Арамека и Маврии – стран Юго-Запада и правителя обширных пространств Курфистана, что раскинулся между Роцем и Южным океаном, вторглись в пределы стран Междуморья – Гиспии, Гринуэлла, Галиндии и Роца2.
Все эти годы Святополк прожил под присмотром Весены, потому что (как говорила ему всё та же Весена), никого у него не осталось. Отец его погиб, мать, поседевшая за ночь, умерла от горя. А на расспросы о дядьях и тётках нянька только лишь бормотала что-то тихое да невнятное, мол, да не знаю я, милый… Была тут ещё одна тёмная история. Как-то проговорилась кормилица о сестре Святополка. «Ах, где ж Славка, сестричка твоя?», – так и сказала как-то в полудрёме, но наутро напрочь от слов этих отказалась. И твёрдо стояла своём: «Старая я уж, не помню». И хоть ты тресни!
