1799 год
Каракулучи[1] Хасан Тургер пнул неподвижное тело. Стоявший рядом кат угодливо подхватил связанного пленника подмышки, но и без его помощи было ясно, что говорить тот уже не сможет. Голубые глаза лазутчика горели безумием.
– Я ведь приказал тебе только допросить его? – голос османа звучал чуть глухо, но палач редко ошибался. Командир был взбешен.
– Прости, светлейший. У него оказался очень слабый рассудок.
Каракулучи гладил холеные усы, успокаиваясь. Палач, согнувшись в поклоне, хранил молчание.
– Ты сколько лет уже занимаешься этим делом, Али?
Палач согнулся еще ниже.
Янычар сорвался на крик.
– Пять человек! Я потерял пять человек, чтобы взять его! Реайа![2] Кяфира! – горящий взгляд испепелял толстую фигуру. – Ты, жирная свинья! Я знал некоторых из них всю свою жизнь!
Он схватился за ручку кылыча.[3]
Палач рухнул на колени, потом распростерся перед взбешенным командиром. Тот закачался от приступа ярости, сжатые пальцы на рукоятке сабли побелели от напряжения…Минута… Другая…
Краска гнева медленно отступала с лица каракалучи.
– Аллах, да будет воля Его, учил прощать оступившихся… Поэтому я не зарублю тебя сегодня…
Палач шумно выдохнул.
– Но! – голос янычара звенел. – Если этот кусок мяса не заговорит до джумартеси,[4] то в пазар ты будешь стоять на площади гнева рядом с ним! Ты слышишь меня, о Али?!
Палач Али Азик заскулил и попробовал ухватить янычара за подошвы желтых бабушей,[5] но тот легко увернулся и пнул распластанного в пыли толстяка.
– У тебя три дня!
15 июля 2006 года. Будва. Черногория
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Под каждый глоток кислорода равномерный взмах рукой, движение ног. Он легко и быстро скользил в теплых лазурных водах Адриатического моря.
Еще два десятка метров от гудящего пляжа, и Алекс перевернулся на спину. Соленая вода позволяла пловцу без усилий держаться на поверхности. Благодать… Парень отдышался и нырнул. Море стремилось вытолкнуть тело, но пловец был упрям. Мускулистые руки и ноги уверенно несли их обладателя ко дну. Вот и галька. Из воды он выскочил как пробка из бутылки, но с высоко поднятой рукой, полной осклизлых окатышей.
– Я же говорила, говорила! – Нелли не любила скрывать эмоции, демонстративно выражая все свои чувства. Шестнадцатилетняя красавица подпрыгивала и торжествующе размахивала полотенцем.