– Воздух! – донесся сквозь грохот сражения зычный голос сотника.
– Воздух! – подхватили на Спасской башне и на стене по обе стороны ворот.
И сейчас же с черных от дыма небес на защитников Кремля обрушилось облако бетонных обломков, запущенных одним из «Маунтинов». Обломки были разными: самые мелкие – размером с кулак, а крупные – в половину человеческого туловища.
Загрохотало камнем о камень. Оглушительно и резко. Высекая искры и поднимая клубы удушливой пыли.
Лан опустился на колено, прижимая одной рукой к животу шестнадцатифунтовое пушечное ядро, а второй – силясь прикрыть голову, на которой вместо шлема была лишь поеденная молью шапка из шкуры тура.
И тотчас же получил ногой под зад от орудийного старшины.
– Чего расселся, свинопас? – прорычал краснорожий с выпученными глазами стрелец, покачивая обагренным кровью нео бердышем. – Или пушка сама себя зарядит? Или ты до старости жить собрался?
Лан тут же вскочил, бережно пристроил ядро в дышащий жаром, словно кузнечный горн, канал ствола пушки и отпрыгнул в сторону. Такую работу он проделывал в боевых условиях впервые: нужда заставила Военный Приказ отправить на стены ополчение – а также самых желторотых пахарей и мастеровых, а также баб и седобородых старцев.
С каждой минутой положение становилось все серьезней. Нео напирали, и не было числа их серому, шерстистому, ополоумевшему от ярости и жажды крови воинству. Полчища отдаленно похожих на людей мутантов прикрывали бестии пострашнее: твари, которых жители Кремля величали шаманами, прятали позиции нео за наведенным, внушающим мистический ужас туманом. Гигантские биороботы типа «Маунтин» и «Рекс» – снаружи сталь, внутри живой мозг – усиливали и без того огромную армию нелюдей.
Одни ополченцы бились рядом с дружинниками, неловко, но самоотверженно работая боевыми топорами и копьями. Другие возились с ранеными, кто-то носил ведрами воду для охлаждения пушек, кто-то подавал порох и пули для тяжелых фузей. Лана определили к стрельцам, он сменил погибшего заряжающего… или пока еще не совсем погибшего. Молодой Воислав был ровесником Лана; сейчас он сидел, привалившись спиной к стене у лестницы, и бестолково ощупывал деформированный шишак, к которому приложилась дубина нео. Почти расколотый шлем все еще сидел у Воислава на голове, и снять его иначе, чем вместе с половиной черепной коробки, было невозможно. Из-под обруча по белому как мел лицу стрельца струилась густая кровь.
