ВЪ ЛѢТО СЕМЬ ТЫСЯЧЪ СТО
ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ…
АННОТАЦИЯ
Двое однополчан, прожившие долгую
и достойную жизнь, погибнув, оказываются разумами в телах людей
началаXVII столетия. Они вынуждены активно вмешаться в
ход событий, чтобы сохранить свои новые жизни от смерти, а Россию —
от Смуты, далёкие отголоски которой докатились и до наших дней. Но
даже встретившись, друзья не могут узнать друг друга, ибо теперь
один из них — скоморох-подросток, в второй — русский царь с
сомнительным правом на московский престол…
ПРОЛОГ
Дмитрий Иванович
Умнов[1]. Лето
2014
Гр-р-ах! Вуииииивуивуууу-гр-р-ах!
Вуииииивуивуууу-гр-р-ах!
От сотрясения при взрывах дом заметно
вздрагивает, перевёрнутый стеклянный «зонтик» люстры под потолком,
качается, будто стараясь подменить остановившийся маятник настенных
ходиков. Сами-то часы не тикают уже, без малого, четверть века, с
тех пор, когда не стало Мелиты. Сорок два года прожила она со мной,
действительно, как пчёлка хлопоча и по дому, и на работе,
воспитывая детей, после — внуков, находя время и на
самодеятельность, и на профсоюзные дела… А потом: села у телевизора
и всё смотрела, смотрела на экран, где русские танки посреди
русской столицы размеренно били и били по русским людям в дымящемся
белом доме на Красной Пресне. Так же, как сейчас размеренно бьёт
артиллерия по нашему Луганску. Смотрела, плакала, комкая в пальцах
синий платочек. Она любила синий цвет, и песенку эту любила… И
вдруг тоненько застонала — и попыталась прикрыть рукой сердце…
Доктора говорили потом, что смерть
при первом инфаркте случается редко. Им, конечно, виднее. Вот
только от научных познаний медиков не легче. А старые ходики,
доставшиеся ей в приданое от бабки, перестали ходить через год. Так
что висят они теперь простым украшением на стене, рядом с её
портретом в рамке. Портрет пастельными мелками на толстом картоне
хорош: наш завклубом был большой мастер на разные художества.
Срисовал Мелиту с той самой фотокарточки, которую она вложила в
новогоднюю посылку «самому смелому».
Не скажу насчёт «самости», но
всё-таки за просто так на фронте нашему брату, рядовым да
сержантам, наград не давали, а у меня к декабрю сорок четвёртого,
кроме медалей «За отвагу» и «За оборону Кавказа» ещё и ордена
имелись. Причём не просто абы какие, а «Отечественная война» обеих
степеней. Кто на самом деле воевал тогда на передовой — тот поймёт.
Ну и нашивок за ранения справа на груди было три штуки: две красные
и жёлтая. А чуть позже, в феврале сорок пятого, довелось ещё одну
жёлтую заработать. И медаль «За взятие Будапешта». Так что,
думается мне, посылку ту я всё же заслужил.
