Как-то профессор Лев Христофорович Минц спустился на первый этаж к Саше Грубину за солью. Великий ученый, отдыхающий в Гусляре от тревог и стрессов большого города, и талантливый самоучка-изобретатель Грубин были холостяками с несложившейся личной жизнью. Это, а также их преданность Науке, стремление раскрыть тайны Природы сблизило столь непохожих людей. Задушевные беседы, которые они вели в свободные минуты, отличались искренностью и бескорыстием.
Пока Грубин отсыпал в кулечек соль, Минц присел на шатучий стул и прислушался к ровному, заунывному постаныванию сложной конструкции, колеса и колесики которой медленно вертелись в углу комнаты, помогая друг дружке.
– Надо бы смазать, – сказал Минц. – Скрипит твой вечный двигатель.
– Его шум меня успокаивает, – возразил Грубин. – Держите соль.
– Плов собрался сделать, – сказал Минц. – Как ни странно, я лучший в мире специалист по плову. Я позову тебя, часов в шесть.
– Спасибо, приду, – сказал Грубин. – Вот вы предупреждали меня, что вечный двигатель бесперспективен, что работать он не будет. А ведь работает. Вторую неделю. Даже без смазки.
– Это ничего не доказывает, коллега, – сказал Минц, проведя ладонью по блестящей лысине. – Есть сведения, что в Аргентине в лаборатории Айя де Торре двигатель крутится уже восемнадцатый год. Из этого следует только, что это двигатель долговременный, но никак не вечный. Может быть, лет через сто он остановится.
– Ста лет достаточно, – сказал Грубин, упрямо склонив лохматую голову. – А к славе я не стремлюсь. Главное – принцип.
– К славе тебя и не подпустят, – сказал Минц. – И правильно сделают. Наука делается на Олимпе. Ею занимаются люди, отмеченные печатью Вечности. Талантливый дилетант только нарушает поступательное движение прогресса. И наука отвергает вечные двигатели, рожденные в частных квартирах. Вечный двигатель должен создаваться в соответствующей лаборатории соответствующего Института проблем и перспектив продленного движения.
– Почему продленного? Ведь это вечный двигатель.
– Всем известно, что вечных двигателей не бывает. Поэтому если наука когда-нибудь всерьез возьмется за вечные двигатели, придется придумать для него приличное название, не скомпрометированное за последние столетия шарлатанами и самоучками.
– Значит, мое положение безнадежно?
