Анна Александровская
Сухие камни у реки затронет водой.
Когда будет прилив.
Мужик и камень.
Неизвестно в какой стране, не сочтите за неясность, и даже
неизвестно в какое время, жил-был мужик, самый, что ни на есть
обычный. Да и город, в котором обитал этот мужик, ничем среди
других не выделялся. Не выделялся, и все тут. Но так может
показаться только на первый взгляд. Мы же с вами не будем
торопиться с поспешными выводами, и присмотримся к этому
городу получше. И тогда мы увидим, что одна черточка, один
короткий тоненький штришок все же отличал его от других
городов.
Была у него такая особенность, у этого города, надо сказать,
очень правдивая, невероятно правдивая: полюбит кто-нибудь из
жителей в нем, да так, чтоб по-настоящему – и поднимается ввысь и
парит себе в воздухе, словно птица четырехпалая, над домами, над
горами, да долами. Парит себе, летает, вместо того, чтобы на двух
ногах, как тварь земная, сущая, по землице твердой передвигаться.
Где б увидать такое? Нигде не увидишь! А вот там было,
чистой воды правда. И никто этому не удивлялся, а принимали как
само собой разумеющееся, или не замечали вовсе. Некоторые
только посмеивались, по-доброму: «Смотри-ка! Василий влюбился!
Во как взлетел! Во как парит! Хорошо парит… Винтокрылый!»
Сварливые бабы, и те перешептывались без злобы, только для их
языков появлялась новая благотворная пища для обсуждений. Лишь
один мужик, один единственный мужик переносить этакой картины
не мог. Как взглянет на летящего – так и воротит его от злобы,
дыхание перехватывает, а внутри – каждая поджилка сотрясется.
Имя ему Филолет Степанович Гоомозов, о нем и пойдет речь.
***
Четверг. Гомозов поднялся часов около семи и направился в
ванную комнату на водные процедуры. Через некоторое время, он
был уже одет и стоял на выходе из своего одноэтажного частного
дома, окруженного десятком пятиэтажных «высоток», наполненных
крохотными сжатыми квартирками.
Такие квартирки Филолет Степанович Гоомозов не любил. Ему
нравилось жить в своем, обособленном от присутствия
посторонних, жилище. Тут никто не хлопал дверьми, не было
слышно стука металлических каблуков, доносившегося с гулкой
площадки, никто не кричал этажом ниже в праздничные дни, сверху
никто не затоплял – не портил только что сделанный ремонт. В
общем, как он считал, в его частном, пусть и стоявшем на отшибе,
