Вылезать из танка было как всегда больно. Потрогал штанину —
сырая. Сочится из дыры в ноге по-прежнему, черт ее дери. С утра
было тошно — прошли по «сортирному паролю» слухи о том, что скоро
ехать на фронт. Все было плохо и на душе было гадостно с самого
утра. Тут и подхваченный от сквозняка в казарме насморк, из-за чего
из распухшего красного носа лило, словно из прохудившейся
водопроводной трубы, и глотка болела и общее состояние с легким
ознобом и температурой и очугуневшая голова в комплекте. И тело как
свинцом налилось.
А ведь надо собираться и скоро убывать на передовую, где, судя
по всему, будет все еще хуже. Тут хоть платки носовые менять можно,
мокрый и тяжелый от соплей, на чистый и пахнущий утюгом.
Выслушал, морщась, нелепый доклад командира первого отделения.
Злая судьба и путаница в тылах привели Поппендика, чистокровного
берлинца, в эрзац батальон швабской танковой дивизии. И ему здесь
солоно приходилось, потому как чертовы упрямцы категорически не
хотели говорить на нормальном «хохдойче», а валяли на своем окающем
деревенском баден-вюртембергском диалекте, весьма трудно понимаемом
всеми не швабами. И наказать за это упрямых подчиненных было
невозможно — начальство все тоже из швабов и сторону гарантированно
примет своих, всегда против чужака.
В Армии резерва раньше такое было бы невозможно, искони века
каждая боевая часть имела свое учебное подразделение, из которого и
прибывали подкрепления. И естественно, если дивизия комплектовалась
в Берлине, то и все новобранцы шли из этого города. Это у
хаотических русских вместо такого четкого порядка маршевые роты
могли поступать откуда угодно, потому в одной дивизии оказывались и
белобрысые русские северяне и русские среднеазиаты с раскосыми
глазами и русские чернявые кавказцы, причем даже на морды они все
резко друг от друга отличались. Дикость и нелепость!
В культурной Германии такое безобразие и дикая мешанина были
физически невозможны, все было отработано и отточено — земляк
попадал к землякам и потому служилось ему легко. Тем более, что из
двух десятков основных диалектов немецкого языка ни один не был
похож на другой и баварец ничерта бы не понял из того, что говорит
пруссак, а остфриз вряд ли сообразил про сказанное эльзассцем.
Оберфельдфебель тоже страдал от тарабарщины швабской.
