Долгая полночь

Даже в самом уверенном шаге стоит сомневаться.

Чума не заставит людей забыть о ненависти.

Самая долгая полночь однажды закончится.

Конь недовольно всхрапнул, показывая хозяйке, что пора идти дальше. Жанна была с ним полностью согласна, и всё же сперва следовало узнать, куда.

Спрашивать дорогу у каждого встречного — единственный способ добраться из города в город, не опасаясь забрести на край света. Если не брать проводника, конечно, но ни один из них не согласился бы путешествовать с той, кого при дворе за глаза зовут колдуньей. А в здешних местах проводников уже не было.

Жанна с нетерпением ждала. В крохотной деревеньке остался, кажется, один живой человек, да и тот лишь мычал что-то в ответ рыцарю, который безуспешно пытался разговорить его. Мерзкий запах палёного мяса бил в нос, к нему примешивался дым — кто-то пытался сжечь деревню, но вышло у него плохо.

— Мы едем верно, — сказал Эвен, поднимаясь в седло. Жанна посмотрела на телохранителя с нескрываемой тоской. — Если, конечно, этот бродяга говорит правду. Или хотя бы вообще понял, о чем я толковал ему.

— Если он солгал, я вернусь и сверну ему шею, — пообещала Жанна. Слишком уж давно девушка не расставалась с конём, а погода последних дней не отличалась прохладой. Весь мир словно наполняла душная серая пыль, которая так и норовила залезть под одежду, а за всадницей тянулся шлейф отвратительного запаха пота, человеческого и конского. Лишняя пара часов в грязной одежде сейчас казалась ей вполне достаточной причиной для казни.

— В этом нет нужды. Он и без того протянет недолго.

Жанна бросила быстрый взгляд на человека, с которым только что говорил Эвен. Тот сидел у груды ещё дымящихся трупов, а на шее у него виднелись запёкшиеся чёрной кровью раны. Чума шагала по этим землям, и яд её обходил немногих.

— Ты жесток, Эвен, — сказала Жанна. — Милосердно было бы убить его.

На деле она нисколько не считала рыцаря жестоким, справедливо полагая, что отмеченным печатью рока бесполезно помогать уйти — они умрут сами. Но ей нравилось задевать Эвена, говоря все эти колкости, он же оставался невозмутимым, только слова иногда говорил дерзкие и вызывающие. И непреклонность эта доставляла Жанне чистейшее удовольствие.

— Тогда я запачкаю клинок осквернённой кровью, — хмыкнул шотландец, посылая коня вперёд. — Я не страшусь врагов из плоти, потому что знаю, как убить их. Но меня пугает чума, миледи. Я не умею сражаться с болезнью.