Колокольный звон, знаменующий
окончание утренней мессы, затих и в наступившей тишине набатом
раздался топот копыт. Отец Симон[1] остановился на галерее второго этажа
и устремил подслеповатый взор в сторону ворот. Сопровождающие его
монахи замерли в тревожном ожидании, а братия поспешила покинуть
внутренний двор, так и не успев приступить к повседневным делам.
Исключение составляли те, кто обязан был встретить гостей и
приближённые аббата. Первые следовали установленному порядку, а
вторые чувствовали себя в относительной безопасности.
Долгое время аббатство находилось на
военном положении и не раз отражало нападения голытьбы и
разбойников. Нередко их возглавляли обнищавшие феодалы, потерявшие
не только веру, но и остатки достоинства. Теперь же братия была в
замешательстве. Поздняя осень — не самое подходящее время для
паломников, а нападений давно уже не случалось.
Последняя осада, более года тому
назад, едва не закончилась захватом и разорением аббатства. Засуха
и неурожай на протяжении семи лет вызвали тогда небывалый голод, а
наводнения и землетрясения породили первобытный страх. В начале
первой зимы, потерявшие последнюю надежду крестьяне, искали
спасения в монастыре, а находили лишь смерть от холода и голода под
его стенами. Проповеди отца Симона с высокой башни у ворот, хоть и
казались гласом божьим, не могли облегчить их участь. После череды
нападений прекратились и они.
Последующие годы удалось пережить
только благодаря поддержке графа Раймунда и епископа Адемара.
Возобновившиеся было разговоры о наступлении конца света, которые
велись на рубеже эпох, прекратились после первого богатого урожая.
«Семь тощих лет»[2] стали
тяжёлым испытанием и остались позади, заметно проредив паству
прилегающих земель и самого́ монастыря.
Начиная с весны этого года и до конца
лета, поток паломников не прекращался ни на день. Верующие католики
спешили обрести прощение и искупить грехи, накопившиеся за лихие
годы безвременья. Паломники приходили группами и поодиночке,
нередко в сопровождении охраны, бывали среди них и рыцари.
Монастырь находился на маршруте паломничества в
Сантьяго-де-Компостела,[3] а
путь в Левант[4] оставался
небезопасным.
Трудно сказать от кого исходила
большая угроза, от сарацин и пиратов по дороге в
Палестину
