Пролог
Задай кто-нибудь вопрос: как же все
вышло, и почему упорядоченная и стабильная жизнь покатилась в
тартарары, он бы не нашел ответа. А спроси любопытствующий, есть ли
какая-то точка отчета, когда все началось, мужчина, что нервно
топтался рядом с запертой дверью казенного кабинета, дал бы
утвердительный ответ. А потом, засомневавшись, уточнил...
...Нет-нет, все началось гораздо
раньше. И если бы была возможность отмотать жизнь назад, я никогда
бы не поступил подобным образом. Не пошел на встречу, не стал
общаться с этими людьми и никогда никого бы не обидел.
Пока дверь оставалась закрытой, у
него было время на отступление и обдумывание. Но если она откроется
— всему конец. Спастись не удастся. Дверь — это логово людоеда,
зайдешь, и тебя скушают с потрохами, покрошат косточки в пыль и
употребят без остатка. Мир не содрогнется, никто не вспомнит, что
он вообще жил, хотя внешне в двери не было ничего страшного.
Обычная обшарпанная дверь в казенном коридоре казенного учреждения,
с выкрашенными до половины в синий цвет стенами. На части покраски
штукатурка давно облупилась, оставляя выщербленные, словно гнилые
зубы, проплешины. На потолке — стандартные лампы дневного света,
та, что посередине коридора мигает, отчего у посетителей нервически
дергается глаз. А, может, это сделано специально, чтобы нагнать
жути, и потому обычный коридор, кажется пропитанным отчаянием и
безнадегой, сворачивающей кровь, даже если за вами не числилось
никаких грешков.
Мужчина не был в себе настолько
уверен, оттого, каждый раз, когда в коридоре раздавались шаги,
нервно вздрагивал, чувствуя холодок ниже затылка и покалывание во
вставших дыбом волосках на руках.
Когда все началось? Где оно: то самое
«жили-были» в истории, что привела его к этой двери?
Жили-были пятеро друзей, которые в
один прекрасный день перестали дружить, и случилось это не просто
так, а потому что за светлыми чистыми лицами скрывалась мрачная
тайна, что привела их, мрачных и насупленных, к долгим объяснениям
и оправданиям, которым все поверили, не подумав, насколько
убедительно могут врать люди их возраста, если им есть что
скрывать. Тогда они, сурово глядя друг на друга и отчаянно труся в
душе, принесли свою клятву, скованные, скорее, страхом
разоблачения, иначе не было бы никакого потом. И никто из них бы не
помнил, какой сырой и вязкой была земля, осыпающаяся под тонкими
пальцами.
