Постановочный свет (Алексей Николаев) - страница 2

Размер шрифта
Интервал


Отразить не меняющее свой цвет,

Словно, вырезанное из нержавейки небо.




Лунная дорожка – следом уползшего слизняка,

Продавленный диван песка,

Ласкается волна тифозным бредом тюфяка.

Плавится мрак, редкий прохожий

Выныривает, как топляк, Лопнет ли сердца озимый злак

Мелкий дождик в комнате. Никого… Роза – ничто, выставленная на подоконник, Всасывает суету.



Смотрящий на собственных снов шевеленье сонник просыпается в темноту. Кто я – как скрип лица – глухо падающая в себя падалица.

Хворост пылающей тьмы,

Дым погорельца – свет,

В мире черепа твоего не было никого и нет.


Стать бабочкой юной, жадной, жирной, Блуждающей под луной? Червяк на ветру осеннем решает, Всматриваясь в перегной.


Время над сталью Понта.

Камни и сны на разных весах. Пространства хлеб ноздреватый Припадает к ножу горизонта. Устричный створкой век открой, Свет, страх, как надежду.

Все мы здесь и не здесь, Может быть, между.


В сей комнате картонных городов

Закрытых Пятикнижий,

Где шелест биржевой,

Где шорох дрожжевой,

И сумерки всё ниже, ниже,

И небо мукомольных париков, Чей дух всплывает льдинкой.

Стеклянным паучком висят

В углу часы и кутают уютной паутинкой,

И тянут мир вассалов и волхвов

В причудливо изогнутые чащи, В еловый мир колесиков, пружин Где ищущий обрящет.

Свинцом окислившийся простор,

Облака, разрушенным амфитеатром.

Всё та же пьеса – цикады, хор, Несинхронизированный шум волн упирается в перепонку, прикрой глаза, засветит ли внутренний свет эту плёнку, серые перья рыб, чайки – крысы морей, скитальцы, складки все той же скатерти, вечной, как голод на этой паперти, сердца… руки, протянутой к пустоте, словно засыпанный пеплом город.


Железной кружкой дни проносят мимо,

Небес отсвечивает жесть,

Усталый пёс залива

Свою вылизывает шерсть.

Октябрь. Мёртвый круг листа,

Сознанье – рудимент хвоста, Помеха зренью.

Садов молчанье

В сердцевине тленья.


Вдавленный крестик птицы,

Пустынь отдавшая звон – небо придвинулось.

Устав в бесполезности наблюдателя,

Воздуха камни рушатся на колени, на зёрна глаз.

Смотрит, как Спас,

Осени день погремушечно-хрупкий,

Словно скелет ископаемой птицы,

Любая форма – оцепеневшие границы,

Любая поверхность – шепчущая глубина.

Между мной и Тобой нет ничего,

Жизнь – сон, выскобленный со дна.

Ремни деревьев, воздух сжат,

Прокатное литье воды, форты, Кронштадт

Мир истолкован, ожидание длится, Но пусто, кулак разжат.