Комья грязи шлепались на лобовое стекло, залепляли боковые зеркала. «Тойота секвойя» рычала, свистела, стонала, вгрызаясь колесами в грязь. Пассажиры притихли, вцепившись в подлокотники. Король давил на педаль газа, краснея и тужась, будто сам сейчас буксовал в глинистой жиже. Таня вжалась в сиденье рядом с ним и кусала губу, не решаясь озвучить то, что, наверное, вертелось в голове у каждого.
– Сволочь! Ты у меня все равно поедешь, давай! Ну, давай же! – сквозь зубы цедил Король.
Надо же, думал Андрей, глядя на водителя в зеркало заднего вида, кто бы мог предположить, что непоколебимый Король способен на столь бурные чувства. Черные глаза налились кровью, на скулах катаются желваки, волосы, всегда уложенные в аккуратную «шапку», взлохмачены. Это и неудивительно: машина осмелилась ему не подчиниться!
Татьяна пригладила медные кудри и положила руку Королю на коленку:
– Ген, успокойся, пожалуйста! Пойдем пешком, тут недолго осталось.
Карташов покашлял в кулак и прогудел:
– Авторитетно заявляю, что вперед мы не проедем. А если и проедем, рискуем потом увязнуть в болоте.
Король заглушил мотор и в сердцах ударил по рулю:
– Чертова хреновина! И вообще, сдалась нам берлога Сталкера! Лучше бы поехали играть в боулинг.
– У него день рождения, к слову. Типа мы не знали, что Сталкер – псих, – сказал Карташов, подперев простецкое скуластое лицо рукой. – Недаром же он на психиатрическое поступил. Подобное притягивается к подобному.
– А мне интересно посмотреть берлогу, – шепнула Таня. – Он так про нее рассказывал… Как про даму сердца.
Андрей украдкой взглянул на нее. Что бы она ни делала с волосами, вьющимися «мелким бесом», они все равно выбивались из прически и торчали во все стороны, как антенны. Ее это злило, Андрею же, наоборот, нравилось. Казалось, что это не голова человека, а маленькое солнце. Он бы полжизни отдал, чтобы зарыться в них лицом.
