– Знаешь, что меня больше всего удивляет? – спросил как-то Кузьмичев, уткнувшись в тонкие, цвета раннего меда, перепутанные волосы Светланы.
– Что? – Она повернула голову.
– То, что ты – женщина не моего типа. Понимаешь? Всю жизнь мне нравились маленькие, тоненькие брюнетки. Я женат на одной из них…
Светлана чуть надулась. Увидев сбоку оттопырившуюся нижнюю губу, Кузьмичев тронул ее пальцем. Губа смешно булькнула.
– Не дуйся! Меня раздражали пышные блондинки. Они тяжело идут. У них круглые, как шары, бедра. Их грудь не помещается в платье. Их тела так много…
Светлана остро взглянула на Кузьмичева золотистым глазом и опустила накрашенные ресницы, похожие на черные торчащие щетинки.
– Да погоди ты обижаться! Послушай. Всю жизнь предпочитал брюнеток, говорю я. И вот встречаю тебя: рыжую, с рыжими глазами, белую, как молоко, розовую, как роза, мягкую, как масло. И мне противны все на свете брюнетки, особенно маленькие и тоненькие, их худосочные фигурки. Когда их обнимаешь, вспоминаешь Блока: «В его ушах нездешний, странный звон – то кости бряцают о кости». Ты другая. Кажется, я люблю тебя, моя рыжая!
Время любви, объятий, поцелуев…
Привыкнув мерить опытным взглядом длину ног, высоту груди, улавливать зовущий взор, Кузьмичев, как, впрочем, и многие другие мужчины нашего времени, перестал обращать внимание на музыку поворота головы, поэзию взмаха ресниц, танец складок на платье… И тем сильнее поразило его однажды выступившее из морозной, колючей – до боли в глазах – полутьмы, возникшее из предрассвета бледное женское лицо, окутанное пышным седым мехом.
Лицо мелькнуло, женщина миновала Кузьмичева, а он неожиданно для себя повернулся и двинулся следом, зачарованно уставившись в ее спину под черным пальто, завороженный ее поспешной, неровной и в то же время тяжеловато-плавной поступью.
Он следовал за женщиной до автобусной остановки и там, приткнувшись к обледенелой будке, стал разглядывать незнакомку, уже не таясь.
У нее было какое-то затаенно-розовое лицо – казалось, кожа подсвечена изнутри. И брови ее были соболиными, и губы напоминали розовую мальву, и влажно блестели зубы, и, погружаясь в золотистое сияние ее глаз, сразу повлажневших, словно бы испуганно вздрогнувших при встрече с его взором, Кузьмичев – тоже почти со страхом, с нервным ознобом – не нашел сил уйти.
