Брата убили на рассвете, а нашли в восемь утра, когда открылся рыбный рынок. Его тело лежало в корыте с солью. Туда обычно кладут рыбу, привезенную с ночного лова, вываливают всю сразу и только потом разбирают, потому что в восемь утра солнце уже высоко, а лед еще не привезли. Уборщик открыл здание и сразу вызвал полицию, а потом на рынке появился сторож, которого разбудила сирена, и сказал, что это Бри, так что мне в Кассино позвонили только в девять, но я была уже в поезде, по дороге домой, а телефон забыла в общежитии колледжа. Матери они тоже звонили, но она никогда не поднимает трубку, полагая, что ничего хорошего ей никто не в состоянии сообщить. Когда я пришла на рынок, комиссар посмотрел на меня, словно на привидение. Он думал, что я на севере страны, звонил туда по номеру, взятому у нашей соседки, и всего полчаса назад оставил сообщение. И вот я стою здесь, босая и растрепанная, как будто пролетела все триста километров, ухватившись за орлиный хвост.
Полицейские курили, прислонившись к машине, уборщик сидел на корточках возле самых дверей, а за воротами рынка, обнесенного желтой лентой, уже собирался народ. Я помню это до странности ясно, хотя в тот момент совсем не могла смотреть на людей. Помню, что солнце светило брату прямо в лицо, а мне хотелось, чтобы было темно. Помню даже звук, который издают жестяные поддоны, когда их волокут по гранитному полу. Я сидела на этом полу, глядя на лицо брата, румяное и свежее, как будто он только что закрыл глаза. В едва отросших волосах у него сверкала соль, а черная капля крови возле левой ноздри казалась неподвижной божьей коровкой. Рядом с братом лежал кусок зеленой проволоки, похожий на сачок для ловли крабов.
– Кому он мог задолжать? – спросил комиссар. – Можете дать нам список его дружков?
– Долги здесь ни при чем, – ответила я. – Я бы знала. Он бы мне сказал.
– Значит, женщины… – Комиссар махнул рукой сержанту: – Начинайте.
Я поцеловала брата, стряхнула соль с его лица, встала и вышла из гулкого зала, заставленного чисто вымытыми железными столами. На пристани толпились растерянные рыбаки и скупщики, они стояли молча, стараясь на меня не смотреть. Только старый Витантонио кивнул и стянул свою вязаную шапку с головы. Я шла вдоль мола, облизывая соленые губы и думая, что мне сказать матери, когда я приду домой. Все было как всегда: бензиновые разводы в лужах, железные тележки, заваленные рыбой, мокрые сети с запутавшимися в них дыньками поплавков, причальные тумбы, обмотанные пятнистыми канатами. В какой-то момент мне показалось, что все это розыгрыш, дурацкая шутка, и что сейчас у меня за спиной засмеются, затопают, Бри в своих хлюпающих рыбацких сапогах нагонит меня, крепко схватит и приподнимет над землей.
