Глава 1.
Тайна двенадцатой квартиры
– Гатасфа, басандер, фадиццард… – в двенадцатой квартире кто-то бубнил странные слова. – Гормиц, яздегард, карундас…
Иван Силыч когда-то работал комендантом студенческого общежития. Слух у него был острый, не в пример его жене Ларисе Филипповне. А кроме этого, любое новшество в размеренной жизни первого подъезда вызывало у него настороженность. Тревогой веяло от всей этой абракадабры, которую Иван Силыч был вынужден слушать едва ли не каждый вечер в последнее время. Дом был старый, стены не так чтобы толстые.
Вечером, когда стихала шумная улица, являлась Ивану Силычу вся звуковая картина соседской жизни. Лариса Филипповна в это время уже похрапывала, возвышаясь над бывшим комендантом своим непревзойденным бюстом и им же подперев Ивана Силыча к стенке. Именно поэтому оказывался он еженощно прильнувшим левым ухом к стенке. Ухо на утро побаливало, но звуки ночи надолго отпечатывались в сознании Ивана Силыча, давая повод для самых разнообразных фантазий. Он слышал всё.
В седьмой квартире – под ним – жил одинокий художник Баловнёв. Самым громким звуком в его жилище был звон разбивающей бутылки. Баловнёв был тихий человек Тихо рисовал, бесшумно передвигался по квартире, пил тоже очень негромко. Но у него была своя личная примета – пустую бутылку ставить нельзя никуда, её следует разбить о борт корабля, быстренько, как только последняя капля спиртного окажется в стакане. Баловнёв верил, что его квартира – это и есть корабль, время от времени отправляющийся в плавание. И чтобы дорога была удачной, следует крепко выпить и бутылку грохнуть о корабль. Иван Силыч знал, что разбитая бутылка символизировала и начало работы над новой картиной. Подсчитать было легко – например, за лето Баловнёв написал семь картин. Много это или мало, Иван Силыч не знал. Но осознание того, что под ним живёт человек высокого искусства грело его старческую душу.
В шестнадцатой квартире каждую ночь двигали пианино и занимались любовью. Там жила оперная певица Серафима и её любовник. Серафима была женщиной культурной. Спала, как правило, долго. Примерно в двенадцать часов она начинала распеваться. Арию Царицы ночи из оперы Моцарта «Волшебная флейта» Иван Силыч знал наизусть. Иногда он сердито качал головой, когда певица Серафима фальшивила в том самом месте, где нужна была страсть и напор: Verstossen, verlassen und zertrümmert Alle Bande der Natur… Любовника Серафимы при всей своей внимательности Иван Силыч разглядеть никогда не мог. Тот каждый раз стремительно вбегал в подъезд и, словно на крыльях, взлетал на четвертый этаж. Поговаривали, что это был местный депутат Пронькин. Но удостовериться в этом не было никакой возможности. Он приезжал к Серафиме всегда затемно, а когда уезжал – никто не видел. О том, что мифический Пронькин в гостях у певицы, Иван Силыч догадывался по звукам. Сначала кто-то что-то играл на фортепиано. Потом раздавались несколько сладких почмокиваний. Затем странный звук – ну точно, отодвигающегося пианино, а потом такие милые звуки горячей любви, которые Иван Силыч хранил в самых потайных уголках души. Апогеем служили оргазмические крики Серафимы, которая своим резким контральто несомненно будила весь квартал. На пятнадцать минут все соседи открывали глаза, в испуге прятались под одеялами или начинали фантазировать – кто на что горазд. Потом в шестнадцатой квартире наступало спокойствие и весь многоквартирный дом окончательно засыпал крепким сном.
