Я не представляю, как это, попав стариком в молодое
тело, сразу там обживешься и начинаешь думать о бабах и о
сохранении СССР. Особенно, ежели нет с тобой мобильного
телефона.
Мой герой несколько лет живет в трех плоскостях, на трех
уровнях сознания: на своей привычной в 2020 году; на реалиях
(многое в новинку) шестидесятых; и в борьбе со временем, которое
пытается вытолкнуть нежелательного, поплывшего против течения.
Время даже кораблекрушение устроило, которого в реалиях
шестидесятых и не было вовсе. А герой выплыл, такой он - не
сформировавшийся, почти безумный от своего попаданчества. И мучимый
осознанием убийства сознания себя самого юного. А тут еще умение
разговаривать с давно упокоенными...
Прижился я в Первопрестольной, пока снимаю комнату в
коммуналке недалеко от метро ВДНХ, но есть наметки на переезд в
центр, на Красную Пресню.
И вот представьте ситуацию – утро раннее, Казанский вокзал и
я вышагиваю в костюме. А костюмов у меня до сих пор целых два –
папины донашиваю: один из ткани метро светлый, второй из ткани
жатка темный. С большими лацканами и подшитыми манжетами внизу
брюк, папа был выше меня.
Маленькая старушка
в пушистом сером платке походила на мышку. И личико у нее было
немного мышиное, остренькое, с подвижным аккуратным носиком и
небольшими живыми глазками. Она появлялась на этом вокзале редко,
не чаще одного раза в два месяца, поэтому не могла примелькаться
вечно сонным сотрудникам ЛОМ (Линейного отдела милиции) или
постоянным обитателям вокзала: БОМЖам, торгашам, сутенерам,
перекупщикам билетов, воришкам и вокзальным мошенникам. Тем более,
что в такое время все эти пестрые людские профессии почти не
функционировали. Даже пассажиры проявляли непомерную вялость и не
ругались в неизбежных очередях у касс.
Очередь — это самая характерная черта нашего
общества, наш неповторимый менталитет зиждется именно в привычке
создавать очереди, и если бы касс было в десять раз больше,
россияне все равно ухитрились бы выстроиться в некую гусеницу к
одной из касс.
Старушка
неприметно шныряла по вокзалу что-то высматривая. Ее глазки шарили
по лицам тех, кто не спешил на поезд, не стоял за билетами, а
маялся, не зная куда себя деть. Такие неприкаянные на Казанском
встречались часто. Это были провинциальные девчонки и мальчишки,
сбежавшие в столицу за праздником и деньгами. Вместо первого они
получали отупляющий шок равнодушия и свирепой спешки, вместо
второго — голодное существование на каком-нибудь вокзале, пока их
не заберут в распределитель (если нет документов) или не отошлют
(если есть документы) домой. Возраст неприкаянных обычно колебался
от 10 до 18 лет. У девушек возрастная грань могла быть
выше.