Беспорядочная дробь барабанов бесцеремонно сорвала меня с койки.
Я едва успел открыть глаза, а рука уже крепко сжимала секиру. Что
за мрази! Третий раз за неделю…
Частокол уже зашёлся чередой факелов,
и к барабанщикам невпопад подключались трубачи. Пару раз в порыве я
выбегал в чём мать родила, и теперь всегда спал одетым. Я был
воодушевлён и готов к бою словно только что поел и получил
божественное благословение.
Это началось со мной стоило разменять
третий десяток лет. Раньше про любое вторжение в нашу деревню я
узнавал по утру в кормильне, где мужики наперебой хвалились кто и
сколько раз умудрился сдохнуть за минувший бой. Мне ещё казалось,
что они видят это в каких-то общих снах, ибо сколько бы я не рыскал
на центральном круге и у ворот, не удавалось найти ни одного
человеческого пальчика, пожеванного уха или обглоданную ляжку. И
если в пир после сражения, где съедалась вся добыча под чистую, я
ещё мог поверить, то в исчезновение всех не съедобных трофеев верил
слабо.
По рассказам к нам только и
захаживали, что славные воины, в серебряных, а то и золотых
доспехах. Но причины их вторжения я понять не мог. Из-за чего
верилось в это с трудом. У нас ничего не украдешь, потому что
попросту НЕЧЕГО. Наши продовольственные склады они никогда не
трогали. То ли свежевскопанный (на прошлой неделе) червь для них не
деликатес, то ли в их краях черви повкуснее, а человечинку они едят
не только по праздникам… Единственное, что приходило в голову,
убивали они нас потехи ради.
Мы, по-своему, – бессмертны. Каждый
живет ровно отведённый Ырканом срок, и хоть ты насаживай свою башку
на колья по десять раз на дню, до конца не помрёшь. В крайнем
случае через пару часов воскреснешь аккурат у ног статуи верховного
правителя. Благодаря этому каждый из нас чтил и уважал его как мать
или отца.
Когда мне исполнилось восемнадцать,
барабаны начали будить и меня. Именно поэтому дверь вновь сорвана с
петель лёгким движением ноги, и я с стремглав лечу на встречу…
смерти.
Как я в детстве и думал, серебряные и
золотые доспехи были обычным преувеличением. Обычным, очень-очень
преувеличением. К нам приходили люди, и всегда они были в
одинаковых драных мешках, наспех сплетённых лаптях, и вооружены
палками, дубинами и луками, подобным тем, что мы с друзьями
мастерили лет в пять. Но раздражало не это, а то что моя секира не
могла даже разрубить грёбаную дубинку! Выводило из себя это не
только меня, но и соплеменников. Поэтому мы всегда бросались в бой
с кровоточащими от ненависти глазами и пускали вход всё, включая
клыки и когти. В один момент мне показалось, что вторженцев можно
только загрызть до смерти и оружие их попросту не берет, но каждый
раз, как барабаны начинают реветь, секира оказывается в руках
быстрее, чем я успеваю сообразить. И уже находясь присмерти удаётся
вспомнить о зубах.
