Екатеринодар был оставлен. Кочубей уходил к Армавиру, прорываясь к главным силам. Вслед ему, покидая станицы, на быстрых конях стремились казаки.
– Примай, батько, до свово табору, – просили они.
– Добре, хлопцы, добре, – зорко вглядываясь в новых бойцов, говорил батько. – Не пытаю, шо вы за люди и шо вы до цего робыли, бо я не поп-батюшка, а просю вас порубить вон тех беляков, шо задерживают нас биля1 того витряка…
Пели над головами кадетские пули. Кидались в седла хлопцы, на скаку выхватывая узкие кубанские шашки. Клубилась жестокая рубка у ветряка. Очищалась дорога. Кочубей улыбался, надвигая до самых белесых бровей папаху, скакал к месту боя.
– Добре рубались, добре… Накрошили капусты… Надо зачислить до части.
Мелькали по балкам станицы и хутора. Зеленели поля кукурузы и подсолнуха. Местами из диких тернов и зарослей донника взвивалась встревоженная птица: коршуны-шулеки, ястребы. На курганы взлетали всадники головной походной разведки. Приподнимались в стременах, выглядывая путь-дорогу.
Вел отряд осторожный Рой, бывший есаул, а сейчас начальник штаба. Недавно выбился в есаулы за разумную отвагу и сметку. Только год назад у озера Ван поздравил генерал Баратов сотника Роя с высоким казачьим чином. Не было сейчас на плечах его офицерских различий…
– Начальник штаба, может, собьем кадета? Раньше нашего занял станицу, – проверял есаула Кочубей, получив донесение о крупных силах, преградивших путь.
– Успеем еще порубаться вволю, надо обойти по Сухой балке, – советовал Рой.
– Добре! Такая и моя думка, – соглашался Кочубей, и отряд избегал западни.
Пепельной пылью покрывались лица, крупы лошадей и лаковые крылья таврических тачанок. Кони-зверюги несли те тачанки.
Забияка ветер играл красным бархатом отрядного штандарта. Золотые махры горели под солнцем. Переливались шитые кореновскими монашками буквы. Под штандартом – родной брат Кочубея, Игнат. Когда схватывались степные ветры, нарочно разматывал знамя Игнат на всю ширину тяжелых полотнищ. Клонился гнедой Игнатов жеребец, разметанная полоскалася грива, и казалось – ныряла в степных волнах порывистая лодка под бархатным парусом. Да разве одному Игнату было любо и дорого багряное знамя!..
