Вчера один человек сказал мне, что сейчас я впервые за всю свою жизнь горюю. В смысле, горюю по-настоящему. Я не сразу понял, что он имеет ввиду, да и вообще, определение "горевать" мне показалось каким-то странным, точнее, несколько наивным и даже детским. Конечно же, я попросил у него разъяснений. Он немного смутился, но взялся разъяснить. Я отложил его разъяснение куда-то на потом и перевёл разговор в другое русло. Не понимаю, зачем я это сделал, но людям такое свойственно, и я не исключение.
Когда наш разговор был окончен, мы пожали друг другу руки и распрощались. Я спустился по лестнице, открыл тяжёлую дверь подъезда и вышел на улицу. Там меня встретили тусклый вечер и осень. Я постоял немного на месте, уставившись в, освещаемое московскими огнями, еле тёмное небо, услышал, как за спиной захлопнулась дверь; не опуская голову, достал из переднего кармана ветровки сигарету и бензиновую зажигалку, сделал глубокий вдох, будто пытаясь вобрать в себя всё окружение; затем выдохнул, зажёг сигарету, опустил голову и отправился домой.
Пока я шёл до электрички, я поймал себя на мысли о том, что это печально – совсем не видеть звёзд. Прекрасный мегаполис, но такая огромная жертва ради жизни в нём будто не стоит того.
В электричке, найдя место поспокойней, я открыл томик Ремарка на девяносто седьмой странице, – там, где остановился, – и принялся читать. Светлый вагон электрички, наполненный уставшими редкими людьми и темнотой за окнами, как нельзя лучше располагал к чтению.
Выйдя на своей станции, я был рад увидеть звёзды. Пока шёл к дому, я то и дело смотрел в почти уже ночное небо и наслаждался их свечением.
А тем временем под ногами шуршали опавшие листья, цвет которых различить в темноте было не так уж просто. Осень, что тут ещё скажешь?
Зайдя в дом и включив свет, я вдруг ощутил великую пустоту. Она пронзила меня насквозь и целиком заняла моё сознание. Скорее бы ночь. И тогда можно будем упасть в кровать и забыться сном.
