Знаю, что это миссис Прайс, – но в то же время нет, не может быть, и эта мысль не дает мне покоя. То ли зрение меня обманывает, то ли освещение, то ли память. Для начала: на вид ей чуть за тридцать, слишком молода… кроме всего прочего. И все-таки… те же светлые волнистые волосы, красиво очерченные скулы, даже голос похож.
– Давайте вас усадим, мистер Крив. – Она ведет отца к глубокому мягкому креслу с откидной спинкой. Отец только что из душа, и лицо у него свежее, розовое, щеки гладко выбриты. Чувствую запах одеколона «Олд спайс». До кресла всего несколько шагов; отец ковыляет, тяжело опираясь на ее руку. С виду не скажешь, что она такая сильная. – После душа сразу другим человеком себя почувствуете. – Она останавливает его у кресла. – Чистый, красивый, как и полагается к приходу гостей.
– Я его дочь, – поясняю, – Джастина. – И машинально протягиваю руку, не подумав, что пожать она не сможет, потому что поддерживает отца.
– Наслышана о вас. – Она улыбается, в уголках карих глаз добрые морщинки-лучики. Та самая улыбка из прошлого, те же глаза.
Моя двенадцатилетняя дочь Эмма, сидя на кровати, отколупывает с ногтей конфетно-розовый лак. Отец задерживает на ней взгляд:
– Форму повесила?
– Да, как обычно. – Эмма говорит правду, одежда у нее всегда в порядке.
Отец указывает на Эмму дрожащей рукой.
– Это моя дочь Джастина, – обращается он к сиделке. – Врет и не краснеет. Если к ней в комнату зайти, наверняка форма валяется. Мы ей без конца напоминаем.
Эмма лишь улыбается.
– Я тебе коржиков напекла. – Она ставит судок на столик у кровати. – Имбирных, твоих любимых. – Сколько в ней доброты – совсем как у ее отца.
– А теперь, мистер Крив, нащупайте кресло пальцами ног, – говорит сиделка. – Держитесь за подлокотники… вот так… и садитесь. Замечательно.
Сижу рядом с Эммой на кровати и смотрю, а в горле ком от всегдашнего чувства вины – но я же не могу сама за ним ухаживать. Не могу его причесывать, стричь ему ногти, одевать его и раздевать. Не могу его мыть. А главное, в плохие дни не могу без конца объяснять, что в лавку ему возвращаться не надо, что никто его не грабил, что Эмма не его дочь, а я не его жена, воскресшая из мертвых. Все согласны, что лучше места для него не найти.
