Воскресенье, 3 февраля 1901 года. Утро. Лондон. Букингемский дворец
Букингемский дворец тонул в жёлто-бурой, тяжёлой и вязкой мгле. Смог прилипал к оконным стёклам, цеплялся за карнизы домов, глушил гул автомобилей, шаги прохожих, перестук колёс повозок и кэбов. Жёлтый свет газовых фонарей размыто отсвечивал в тусклой и мутной пелене. Площадь перед королевским дворцом затопило туманом, окончательно скрывшим столбы фонарей, багряные мундиры и высокие медвежьи шапки замерших у ворот гвардейцев.
В коридорах лондонской резиденции Саксен-Кобург-Готской династии поселилась тишина. По мраморным полам бесшумно скользили лакеи, опуская глаза при встрече с одинокими придворными. Дамы в траурных платьях передвигались медленно, переговариваясь едва слышным шёпотом. Последние десять дней их единственными украшениями были бархатные ленты и чёрный креп. Казалось, и воздух замер в высоких дворцовых залах и переходах. Будто само время остановилось, отдавая дань уважения усопшей королеве Виктории.
В Восточной галерее годами висел портрет Её Величества кисти австрийской художницы Йозефины Свободы, сумевшей уловить в монархине то, что другие не смогли или предпочли не заметить. Картина была написана к Золотому юбилею и поражала своей неожиданной сдержанностью. На полотне сидевшая в кресле королева представала не величественной правительницей, а усталой немолодой женщиной с пронзительным и выразительным взглядом.
Но ещё не успело утихнуть всеобщее горе, как произошло дерзкое преступление. На другой день после похорон, во время утреннего обхода лакеи обнаружили пропажу портрета почившей в бозе королевы Виктории.
Слуга, первым обнаруживший исчезновение, бледный словно мраморная статуя, с дрожащими руками и сбивчивой речью, пытался объяснить лорду Уильяму, девятому графу Уолдгрей, капитану королевских телохранителей, что ещё накануне вечером портрет висел на своём месте.
Лорд Уолдгрей внимательно осматривал позолоченный багет. На том месте, где ещё недавно висел образ правительницы империи, над которой никогда не заходило солнце, теперь зияла темнота дубовой панели.
– Это совершенно невозможно, – тихо произнёс главный конюший, тринадцатый граф Пембрук, нервно поправляя манжету. – Я буквально вчера проходил здесь, и картина находилась на положенном месте.
