Все имеет свои пределы,
У всего изначальная есть межа,
Так что быть в зачине поэмы
Утру третьего января,
Быть заснеженному аэродрому,
Где мерцать будут взлетных полос огни,
Зыбкой синью дорогу подсвечивая
В неизведанные миры.
И морозное утро, и взлетное поле —
Тот исходный рубеж и последний порог,
Когда все еще только возможность,
Как в скрещеньи семи дорог,
Когда только предложен выбор:
«Нечет? Чет?» – игра без конца.
На какой-то дороге – удача,
На какой-то версте – западня,
А потом опять перепутья —
Семь дорог, жизнь вот только одна,
А событие не угадано,
Начинается с пустяка,
Незначительным эпизодом,
И какой там исход – никому невдомек.
Угадай попробуй, что Волгой
Станет жиденький ручеек.
Ни беду, ни любовь, ни удачу
Нет возможности угадать.
Вот уже на табло время вылета —
В пересчете на местное 5:45.
И тебе только шаг в поэму:
Вещи сдать, на посадку пройти,
И тогда уж никто не окликнет:
Что ты делаешь?! Подожди!
И никто тебе не напомнит,
Что другой был возможен маршрут,
Что тебя на иных широтах
В эту ночь с нетерпением ждут,
Что в штормящем по-зимнему море
Еще с вечера были сполохи видны —
На подходе к рейду фальшфейеры
Жгли испанские корабли.
Подожди же! И фата-моргана
Для тебя в стылом небе
Экран развернет —
Ты увидишь воочию,
Что вся Армада
К берегам Тавриды плывет.
За тобою спешат каравеллы
В порт, где жил Айвазовский,
Где Грин мечтал.
Это ради тебя
В морозное утро
Выйдет к трапу
Сам Адмирал.
Но тебя уже вводит в поэму
Голубых стюардесс деликатный экскорт,
И прощально мерцает огнями
Уплывающий аэропорт.
