Сергей Акимов жил один последние семнадцать лет. После смерти жены дом, казавшийся когда-то слишком просторным, внезапно превратился в тихий, но пустой угол, где каждый скрип половиц напоминал о чьих-то исчезнувших шагах. За это время он успел привыкнуть к одиночеству, но не к тишине. Чтобы заполнить дни, он занялся садоводством – сначала из необходимости, затем из привязанности. Грядки, клумбы, кустарники – всё это стало его ритуалом, способом держать мир в порядке, когда внутри царил хаос потерь.
Дом стоял на окраине посёлка, в стороне от шумных дорог. Позади начинался неровный участок земли, никогда толком не обработанный. Сухие корни старых яблонь торчали из земли, словно костлявые пальцы, но Сергея это не пугало – наоборот, он всегда считал природу честной. Она не делает вид, что всё хорошо, если всё плохо. Земля говорит, когда устала, и благодарит, когда за ней ухаживают.
Весна в тот год выдалась сухой. Земля потрескалась, трава хрустела под ногами, будто сломанные ветки. Именно поэтому Сергей удивился, когда впервые почувствовал запах влажной почвы. Он был насыщенный, свежий, такой, который обычно стоит в воздухе после сильного дождя. Но дождей не было уже три недели.
Он стоял возле будущей грядки, держа в руках лопату, и не мог понять, откуда исходит этот аромат. Он огляделся. Сухая земля, бурые листья, редкие муравьи – ничего необычного.
Сергей наклонился, воткнул лопату в почву, начал копать. Слой за слоем. Подсохшая земля крошилась легко, как старый торт. Но на глубине примерно двадцати сантиметров он почувствовал: лопата вошла в землю так, будто наткнулась на мягкий, рыхлый слой, который, наоборот, должен появляться после дождя.
Он коснулся земли ладонью. Она была холодной. Слишком холодной, чтобы прогреться на солнце. И влажной. Настолько, что пальцы стали темнее, словно он взял в руку глину.
– Чудеса… – пробормотал он. – Может, подземный источник пробился?
Но он жил здесь годы. Знал почву, как свои пять пальцев. Никаких источников здесь отродясь не было.
Сергей продолжил копать. Лопата вошла чуть глубже, и вдруг земля под ним будто шевельнулась. На долю секунды. Он даже отпрянул, вцепившись в деревянную ручку, сохраняя равновесие.
– Крот, – успокоил он себя. – Или мышь подземная.
Но странно было другое: движение было медленным. Не рывком, как у животных, а мягким, гладким, словно под поверхностью кто-то переставлял огромный мешок с землёй.
