Семь пирожков о Кощее и еще один (вместо предисловия)
Кощей гулял у Лукоморья
И слушал сказочки кота.
Не тот зачин, не та концовка,
Морали же и вовсе нет.
Кощей гулял у Лукоморья
И встретил трех богатырей.
– А где же остальные тридцать?
– У них получка и запой.
Кощей гулял у Лукоморья
И в волны камешки бросал -
Ведь надо как-то развлекаться,
И чем-то вечность занимать.
Кощей гулял у Лукоморья,
Увидел Анну вдалеке.
И тут же как-то стушевался,
Создал портал и в нем исчез.
Кощей гулял у Лукоморья,
По Стрельниковой выдыхал:
Беспрекословно выполняет
Он указания врачей.
Кощей гулял у Лукоморья
Поскольку – вопиющий факт! -
Во всем обширном тридесятом
Нет больше места для гульбы.
Кощей гулял у Лукоморья,
Жевал какой-то пирожок.
А так он пирожков не любит,
Да и поэзию вообще.
Я семь куплетцев сочинила.
Простите, что не точен стиль.
Я просто не могу Кощея
Со строчной буквы написать.
Есть в тридесятом вопросы, которых лучше не касаться. Ну, например, щекотливый во всех отношениях вопрос об игле. Или педагогические способности Кощея, вырастившего, как известно, не одно поколение Василис премудрых и Василис прекрасных. Или, вот, например, строгий запрет на употребление всеми видами сказочных сущностей обычного русского мата. Вот по этому-то поводу и возмущался как-то раз довольно громко дядька Черномор, зашедший на рюмку зубровки и балык сома к Водяному.
– То есть как это так, значит! – громогласно восклицал он, косясь на крепко запертые двери в палатах Водяного и прикидывая толщину водного слоя над его дворцом. – То есть нам, которые, значит, верой правдой, да вдруг нельзя, а энтому, который только и умеет, ему, значит, можно!
Водяной дипломатично откашлялся и сказал, на всякий случай принизив голос, и всем своим видом словно приглашая Черномора поступить также:
– Так он же, вроде, не того…
– Чего не того? – неожиданным шепотом спросил обескураженный дядька.
– Ну, не сказочная сущность. Он же, вроде, самый обыкновенный Кузьмич, или Матвеич, или Дормидонтыч, уж не знаю, как его по отчеству…
– Да хоть Халдеич! Ты слышал, как он загибает? – трагически зашептал Черномор. По правде говоря, шептал он так громогласно, что девицы водяницы, водившие хоровод посреди залы, заметно колебались от распространяемых им звуковых волн.
– Загибает, значит, ему можно, – продолжал увещевать друга Водяной.
