* * *
– АДАМ —
Столица.
Она встретила меня смогом, который застилал глаза, и воем сирен, режущим слух.
Я стоял у окна роскошного номера отеля, смотрел на муравейник машин внизу и чувствовал, как стены вокруг меня сжимаются.
Здесь, в этих каменных коробках, нечем было дышать.
Воздух спёртый, пропитанный чужими амбициями и страхами.
Я был здесь по делу. Жестокому делу.
Пришлось напомнить одному важному человеку, что долги, особенно кровные, отдавать нужно всегда. В горах за такое сбрасывают со скал. Здесь же прячутся за грёбаными бумажками.
Мои предки пасли отары выше облаков, а я здесь, в этой клетке из стекла и бетона должен решать финансовые вопросы. Волк на поводке.
Вечером мы поехали в баню за город. Какое-то элитное место. Всего несколько бань, купели, мангалы, гостевые домики. Банный комплекс, как мне объяснили. Что ж, отличное место для переговоров.
Пар, дубовые полки, запах хвои – более-менее единственное место, что напомнило мне о доме.
Я вышел из бани, обернув простынь вокруг бёдер, кожа приятно согрелась раскалённым жаром бани. Вечерний воздух и горячая кожа, хорошо…
Как вдруг… я увидел Её.
Гостевой домик напротив и терраса.
Она была одна. Сидела в плетёном кресле, откинув голову, и с раздражением в голосе говорила по телефону.
Русская красавица.
Волосы в мягком освещении, как спелая пшеница на моих склонах, золотые и живые ниспадали на плечи. Лицо было нежное, но с высокими скулами. Увидеть бы её глаза…
Она была одета в строгий серый костюм, броню деловой женщины, но в каждом жесте, в гордом изгибе шеи, в упрямом подбородке сквозила сила. Порода. Та, которую ищут в жеребцах и в женщинах. Та, что передается с кровью, а не покупается в бутиках.
И всё. Хана мне.
Кровь ударила в виски, да с такой силой, что мир сузился до террасы этого домика.
Я не дышал. Это был не просто удар желания. Это было как узнавание. Как если бы ты всю жизнь шёл по тёмной пещере и вдруг увидел свет.
Пощёчина судьбы. Крепкий подзатыльник. И ясность.
Она должна быть моя. И точка. Или приговор.
Я стоял, впиваясь в неё взглядом, пока она не закончила разговор, не встала и не ушла, даже не подозревая, что только что была приговорена.
Её уход отозвался во мне физической болью, пустотой.
Я не колебался. Через пять минут сотрудник банного комплекса, получив от меня несколько хрустящих купюр, почтительно сообщил:
