Мир для меня – это коллекция деталей. Лица не входят в их число. Они для меня как стертые монеты – угадывается общий абрис, но не прочесть герба. У начальника, майора Соколова, отличительный признак – голос, похожий на скрип ржавой петли, и запах дешевого лосьона после бритья, от которого слезится глаз. У моей новой напарницы, Марины Воронцовой, – упругий, энергичный шаг, слышный даже в ковровом коридоре, и легкий шлейф цитрусовых духов, врезающийся в спертый воздух дежурки.
Именно этот запах – помесь апельсина и гвоздики – я почувствовал за своей спиной, когда изучал первые снимки с места.
– Голубев, – скрипнул Соколов. – Это Воронцова. С ней и поедешь.
Я повернулся, глядя чуть левее ее плеча, туда, где в моем восприятии был просто смутный овал цвета кожи. "С ней" означало, что дело пахнет не лосьоном, а чем-то серьезным.
– Лев, – отрекомендовался я, коротко кивнув в сторону пятна, которое было ее лицом.
– Марина, – парировала она. В голосе – любопытство, приправленное скепсисом. Обычная реакция. Все думают, что я высокомерный чужак. Никто не догадывается, что я просто не смогу узнать их завтра в столовой.
– Что имеем? – спросил я, обращаясь к Соколову, но продолжая сканировать фотографии, разложенные на столе.
Тело. Мужчина. Лет сорока. Лежит в позе спящего на полу дорогой квартиры в центре. Ни следов борьбы, ни хаоса. Идиллия, нарушенная только фактом смерти.
– Казалось бы, инфаркт, – скрипнул Соколов. – Но вызвали нас.
– Почему? – Марина сделала шаг вперед, ее цитрусовый шлейф стал ярче.
– Потому что слишком чисто, – ответил я, еще не осознав, что именно говорю. Мой мозг, отточенный годами компенсации, уже выискивал несоответствия. – Посмотри на вазу.
На одном из снимков, в углу комнаты, стояла напольная ваза из синего стекла. Идеально чистая, блестящая, как и все в этой стерильной квартире. Но на ее полированной поверхности, на уровне глаз лежащего человека, я разглядел едва заметный развод. Как будто кто-то провел по пыли мокрым пальцем. Небрежно, случайно.
– Ваза? – непонимающе переспросила Марина.
– Там есть отпечаток. Смазанный. – Я ткнул пальцем в фотографию. – Человек падает от инфаркта. Он хватается за сердце, а не тянется к вазе в трех метрах от себя.
В машине, по дороге на место, я молчал, глядя в окно на мелькающие размытые пятна лиц прохожих. Мой внутренний компьютер работал. Слишком чисто. Слишком идеально. Убийство, замаскированое под естественную смерть – это всегда признак ума. Или одержимости. Преступник не просто лишил жизни. Он навел порядок. Он вытер пыль. Но пропустил одну деталь. Одну.
