Я резко открыл глаза и судорожно стал оглядываться. По телу пробежала дрожь, затем его покрыли мурашки, и выступил леденящий пот. Возникло ощущение, будто в меня вонзили окопный нож. Возможно, это было следствием дурного сна, который я никак не мог вспомнить.
Лежал я на чём-то мягком и поначалу не мог пошевелиться, несмотря на все усилия. Всё, что мне оставалось, – безуспешно вглядываться в потолок, который растворялся во тьме. Но вдруг я почувствовал тепло и, повинуясь этому приятному ощущению, наконец-таки смог повернуться к его источнику.
Я увидел такую картину: у костра сидел солдат. На нём была поношенная рубашка с длинными рукавами; гимнастёрка, наброшенная на плечи, свисала с его спины, словно попона. Волосы взъерошены, лицо в потёках грязи и сажи. Он протягивал руки к огню, и прыгающие тени скользили по его лицу, но взгляд его оставался неподвижным. Смотрел он не на пламя и не на свои ладони, а куда-то сквозь них – в пустоту. Глаза были плоскими, безразличными. В них застыла лишь усталая серьёзность. Отсветы пламени зажигали в его зрачках крошечные искры, но это был не свет жизни, а холодное отражение огня, неспособное согреть душу. И казалось, если бы ему к виску приставили пистолет, он и бровью не повёл бы.
Вдруг солдат взглянул на меня:
–Ну, как нога, товарищ офицер? – в его глазах мелькнуло что-то живое.
Я посмотрел вниз и разглядел свою ногу, перетянутую выше колена грязным лоскутом от той же гимнастёрки. Попытка пошевелить ею окончилась лишь хриплым стоном.
Когда я снова взглянул на него, он протягивал мне фляжку и кусок хлеба. Я, можно сказать, почти выхватил фляжку и, не скрывая жажды, залпом сделал несколько глотков. Тёплая, затхлая вода показалась слаще любого мёда. Я выдохнул, и воздух превратился в пар, а после, съев хлеб и вернув фляжку, спросил:
– Кто по званию и как звать?
– Ишин, Алексей Александрович, рядовой, – отозвался он, и в его взгляде читалось неподдельное удивление.
– Так, рядовой Алексей Александрович… – я едва собрался с мыслями, летевшими в разные стороны, как вороны после выстрела. – Просветите, как мы здесь оказались?
– Неужели совсем ничего не помните? – он криво усмехнулся, но в усмешке этой была усталая горечь.
– Пустота. Совершенная пустота, никак не вспомню, что было, – честно признался я. – Начинай рассказывать с самого начала, голубчик. Последнее, что я помню, так это приказ о наступлении. Где мы вообще находимся?
