Тишина в квартире была самым громким звуком из всех, что знала Аня. Раньше здесь всегда что-то происходило: отец что-то напевал на кухне, собираясь на работу, мама смеялась, разговаривая по телефону с подругой, скрипела дверь, хлопали форточки. Теперь же – ничего. Тишина была густой, тяжелой, как одеяло, под которым нельзя дышать. Она заполняла комнаты, давила на виски, звенела в ушах.
С того дня, как их не стало, жизнь Ани разделилась на «до» и «после». «До» было цветным, теплым, полным планов и смысла. «После» стало черно-белым, холодным и абсолютно плоским. Она, двадцатисемилетняя девушка, которая только начинала строить карьеру дизайнера и мечтала о своем деле, вдруг оказалась совершенно одна. Одна в этой огромной, гудящей тишиной трехкомнатной квартире.
Она ходила на работу, выполняла задания автоматически, как робот. Возвращалась домой, садилась на диван и могла просидеть так несколько часов, уставившись в одну точку. Горе было не острым, режущим. Оно было тупым, ноющим, как больной зуб. Оно стало ее постоянным спутником, фоном каждого дня. Друзья сначала активно звонили, приглашали, но Аня отмахивалась, придумывала отговорки. Ей казалось, что ее боль – это нечто такое личное, такое огромное, что его невозможно вынести на свет, под обычные разговоры о кино и работе. Ей было страшно, что она своим видом испортит всем настроение. И постепенно звонки стали редеть.
Однажды субботним утром, бродя по квартире в пижаме, она наткнулась на старый альбом. На первой же странице – они втроем. Она, маленькая, с двумя хвостиками, зажата между папой и мамой. Все трое смеются. Папины руки – большие, надежные – лежат на ее плечах. Аня захлопнула альбом, словно обожглась. Ком в горле встал такой, что нельзя было дышать. Ей нужно было куда-то выбежать. Куда угодно. Лишь бы не оставаться здесь, наедине с призраками счастья.
Она почти бесцельно шла по улице, засунув руки в карманы куртки, не замечая ни людей, ни солнца. И вдруг ее взгляд упал на небольшое, невзрачное здание с вывеской «Приют “Лапки добра”». У входа стояла женщина лет пятидесяти с добрым, уставшим лицом и несла в руках большую кастрюлю с кашей.
