Пролог
Николь всегда считала, что у страха есть цвет. Для большинства людей это был, наверное, черный – цвет темноты, неизвестности, пустоты. Или красный – цвет крови, опасности, тревоги. Но для нее, художницы, привыкшей мыслить оттенками и полутонами, страх был серым.
Не благородным антрацитовым или стильным графитовым. А тем самым неопределенным, пыльным, мышиным серым цветом, который не имеет ни глубины, ни характера. Цветом, который не отражает свет, а трусливо его поглощает. Цветом долгой петербургской зимы, когда небо сливается с замерзшей Невой и грязным снегом на тротуарах. Цветом забытой в шкафу вещи. Цветом компромисса.
Ее жизнь была выкрашена в этот цвет. Безупречно, как стены в их идеальной квартире с видом на Неву, которую спроектировал ее муж. Макс любил серый. Он называл его цветом стабильности, элегантности и покоя. Он говорил, что серый – идеальный фон, который не отвлекает от главного. Но он никогда не уточнял, что именно он считает главным. Впрочем, Николь и так знала. Главным был он. Его работа, его планы, его мир. А она была лишь частью этого фона. Идеально подобранным по тону элементом интерьера.
Десять лет. Десять лет идеального брака. Десять лет серого счастья. Счастья, похожего на анабиоз. Она была женой Максима Вольского, одного из самых успешных и модных архитекторов России. Ее жизнь была похожа на глянцевую страницу журнала о дизайне: выверенные линии, дорогие материалы, безупречный вкус. У нее было все. И не было ничего.
Где – то глубоко внутри, под слоями кашемира, шелка и хороших манер, еще жила другая женщина. Девушка, которая когда – то носила рваные джинсы и красила волосы в сумасшедшие цвета. Девушка, которая до рассвета играла на гитаре и пела песни собственного сочинения. Девушка, чьи руки всегда были испачканы краской. Девушка, на теле которой, как тайные руны, были начертаны татуировки – вечные символы ее бунтарского прошлого, которые она теперь тщательно скрывала под закрытыми платьями. Девушка по имени Ник.
Но Ник почти умерла. Ее медленно, методично, с любовью и заботой душила Николь. Идеальная, послушная, серая Николь, которую создал для себя Макс. И самое страшное было в том, что Николь сама помогала ему в этом убийстве.
Она отставила чашку с остывшим травяным чаем (Макс считал, что кофеин вреден для ее нервной системы) и взяла в руки планшет. На экране открылся ее Инстаграм. Пустой, безликий, как и вся ее жизнь. Фотографии архитектуры, интерьеров, редкие пейзажи из их путешествий. И несколько личных фотографий, где она вдвоем с мужем. Макс считал селфи вульгарным эксгибиционизмом, поэтому редко соглашался на подобные авантюры.
