Февраль
Длинноногие розы на столе вообще‐то красивы, даже я это признаю. Но выглядят все же несуразно, особенно в кухне с покоробленным линолеумом и древним холодильником цвета шпаклевки. Я опираюсь о раковину и пристально смотрю на букет, пытаясь воспламенить его взглядом. Порыв ветра сдувает снег с крыши гаража. В вентиляции шебуршат птицы.
Отставляю кружку с кофе и беру в руки стеклянную вазу. Как есть, в пижаме и пушистых тапочках, я несу цветы по хрустящей от наста дорожке от своего дома к соседнему коттеджу. Еще только четверть девятого, но мистер Гроуберг открывает дверь полностью одетый, в тщательно застегнутой рубашке и вязаной кофте.
Я протягиваю ему цветы:
– Вам.
– Это от красавчика с пикапом и собакой?
– От него самого.
Я топаю за мистером Гроубергом в кухню. Он ставит вазу на стол рядом с шоколадной плетенкой, которую дочь присылает ему из Бруклина.
– Что стряслось? – интересуется он.
– Он слишком размечтался. – Нет лучшего способа загубить идеальные свободные отношения, чем удариться в романтику.
Мистер Гроуберг взирает на меня со знакомой благодушной досадой. Он берет хлебный нож и заносит его над плетенкой.
– Значит, ты ему нравишься, у него хороший вкус и это преступление, что он хочет более серьезных отношений? – Он отрезает кусок булки, кладет его на салфетку и пододвигает ко мне. – Послушай, Кэт, рано или поздно тебе придется…
Я выставляю вперед руку, чтобы остановить соседа, напомнить о нашем негласном договоре: я не поднимаю ему арендную плату и раз в неделю готовлю наваристый суп; он платит вовремя и не вмешивается в мою личную жизнь.
Я не считаю себя сиротой – на дворе, слава богу, не XIX век, и вообще я не дитя, мне тридцать четыре года, – но мистер Гроуберг мне почти как родственник. Открытая им в 1972‐м фирма «Оптика Роберта Л. Гроуберга», где я начала работать в шестнадцать лет после уроков и по выходным, теперь принадлежит мне. Он не передал ее мне, но позволил погасить беспроцентный кредит за счет зарплаты. Три года назад, когда моя бабушка умерла и я осталась одна в старом викторианском доме, где она вырастила меня, мистер Гроуберг, к тому времени вышедший на пенсию, рассудил, что его дом в восточной части Буффало слишком велик для него. В тот день, когда он перебрался в мой коттедж, я так радовалась, словно выиграла в лотерею, и вовсе не из-за чудом свалившейся на меня ежемесячной арендной платы.
