Тик-так. Тик-так. Звук был едва слышен, но он проникал в самое нутро, как будто, сердце начало биться в такт чужому ритму. Элли сжала карманные часы в руке, чувствуя холод металла сквозь кожу. Они были старые, с потёртой серебряной поверхностью и гравировкой, которая казалась почти стёртой: «Die Zeit heilt nicht». Она не знала, что это значит. Но уже через несколько дней она поймёт, что эти слова – не просто предупреждение. Это был приговор…
***
Карманные часы ( да и не только они) достались Элли и её маме в наследство от дальней родственницы – тётушки Инары, о которой Элли почти ничего не знала. Тётя Инара была странной, замкнутой, и её смерть оказалась такой же загадочной, как и её жизнь…
Последние городские дома сменились частными. Легковая машина, подпрыгивая на колдобинах, свернула на улицу со странным названием – Стези.
Эллина мама находилась в командировке в другой стране, поэтому к её приезду дала приказ – подготовить дом к продажи.
Дом тёти Инары стоял особняком, в глубине участка, и с первого взгляда было ясно – он давно никого не ждал.
– Ну что, Мими, встречаем новоселье? – без особой радости произнесла Элли, выпуская из машины коричневого пуделя.
Тот, виляя хвостом, тут же ринулся осваивать новые территории, бесстрашно ныряя в высокие заросли. Элли пошла следом, трава цепко хваталась за джинсы. Перед домом находился небольшой сад, а деревянная беседка едва держалась, готовая в любой момент обрушится, покрытая ржавчиной и облупившейся краской.
Само поместье тётушки Инары было старинным, двухэтажным зданием, построенным в стиле начала XX века. Его фасад был покрыт потускневшей серой краской. Окна, обрамленные резными наличниками, казались мутными, словно их не мыли десятилетиями. На крыше, покрытой коричневой черепицей, местами виднелись прорехи, а водостоки были забиты сгнившими листьями и грязью.
Элли подошла ближе, её пальцы коснулись деревянной двери, почувствовав шероховатость засохшей краски.
Ключ в её руке был холодным и тяжёлым. Она вставила его в замок, повернула, и дверь с громким противным скрипом открылась. Они переступили порог, на них пахнуло тяжелым запахом пыли, смешанным с запахом старого дерева, увядших трав и чем-то ещё – горьким, как будто время само оставило здесь свой след.
