Последние километры дороги были похожи на медленное погружение в холодную воду. Асфальт, истертый до седых проплешин, давно сдался, уступив место каменистой грунтовке, что змеилась между пологими холмами, покрытыми жесткой, выгоревшей травой и редкими, скрюченными от ветра соснами. Машина Ильи, городской седан, созданный для гладких шоссе, протестующе гудел, переваливаясь через ухабы. Подвеска стонала при каждом толчке, и этот звук, низкий и жалобный, казалось, был единственным ответом, который давал этот край чужакам.
Илья вел машину, сосредоточенно хмуря брови. Его пальцы крепко сжимали руль, костяшки побелели. Он смотрел на дорогу как на инженерную задачу: здесь выровнять, тут подсыпать гравия, вон тот поворот слишком крутой, нужно будет продумать подъездные пути. Его мозг, привыкший к чертежам и расчетам, уже прокладывал невидимые линии будущего отеля, видел, как строгие, чистые формы из стекла и бетона вырастут из этого дикого пейзажа, вступая с ним не в конфликт, а в сложный, выверенный диалог. Он видел в этом вызов, профессиональный Эверест. Морская Тишь была не просто местом, а возможностью доказать всем, и в первую очередь себе, что он способен творить, а не только исполнять.
Рядом, в пассажирском кресле, затихла Алина. Она не смотрела на дорогу. Прижавшись щекой к холодному стеклу, она глядела на пейзаж, и в ее больших, обычно ясных голубых глазах отражалась свинцовая тяжесть неба. Она молчала уже почти час, с того самого момента, как они свернули с последней более-менее приличной трассы. Ее молчание было плотным, почти осязаемым, и Илья чувствовал его кожей, как чувствуют приближение грозы.
– Почти приехали, – сказал он, нарушая тишину. Голос прозвучал слишком бодро, неестественно в этом сером, безмолвном мире. – Еще пара поворотов, и увидим городок. Андрей писал, что дом найти легко, он стоит на отшибе, на холме. Лучший вид на побережье.
Алина не ответила, лишь медленно провела кончиком пальца по запотевшему изнутри стеклу, оставляя тонкий, влажный след. Она видела не потенциал для строительства, а лишь унылую, суровую красоту, от которой веяло не вдохновением, а вековой тоской. Камни, похожие на обломки костей гигантского зверя, низкое небо, готовое в любой момент пролиться холодным дождем, и ветер. Он не стихал ни на минуту, завывая в щелях кузова, пригибая к земле чахлые деревья. Этот ветер казался ей живым существом, старым и злым, которое не радо было их появлению.
