Глава 1
Переменная облачность
Моя сестра больше со мной не разговаривает. И у нее совершенно идиотская на то причина. Если бы кто-то устраивал конкурс с призовыми местами на самые глупые поводы для обид, то она обязательно взяла бы первое, и даже тогда бы ее это ничуть не смутило. Она бы поставила свой кубок на полку, на эту треклятую, виновную во всем полку, протерла бы его тряпочкой и продолжила обижаться. И точно так же бы мучила меня молчанием две недели. И точно так же бы уехала, не оставив даже записки.
А дело в том, что я расколотил ее кружку. Всего-то! Нет, ну разумеется, это была особая кружка. И все же не ее любимая и даже не та, которой периодически пользуются. Просто особая кружка. Покрывшаяся пылью, белая, повернутая памятной фотографией к стене. Когда-то это был подарок от ее бывшего, который, должен признать, был премерзкий тип, крикливый, выматывающий ее и себя истерик, при этом старше ее лет на десять. Я иногда никак не возьму в толк: как можно, будучи кого-то настолько старше, вести себя, словно тебе восемь с половиной? Быть может, если ты уже прожил в полтора раза дольше своего партнера, то считаешь свой авторитет непоколебимым и начинаешь допускать ребячество? Не знаю. Главное – что кружка была подарком премерзкого типа, а все, что о нем напоминало, сестра молча и энергично собирала в громадный мусорный мешок, а затем выкинула в первый же день расставания. Но кружка осталась. Всего лишь повернулась к нам другим боком.
– Не поместится, – скептично говорила она, глядя, как я пытался разместить на полупустой полке плюшевого кита – доказательство своего мастерства и правоты в том, что в парках аттракционов не сплошное надувательство.
– Еще как поместится, не может не поместиться, – отвечал я.
Зря она это сказала. Если бы не сказала, я бы в ту же секунду сдался, слез со стула и положил бы его куда-то еще, но эта ее уверенность, это монотонное безразличие меня раздражали.
Кит не помещался. Я злился. От злости толкал его сильнее, хотя прекрасно понимал, что он расплющится и в узкое пространство между вазой и неприкосновенной кружкой не поместится. Он неумолимо не помещался. Ваза была маминой. Сестра смотрела на меня равнодушными глазами, скрестив руки на груди. Кит мялся. С одной стороны, она ожидала моего провала, так что не хотела меня останавливать, с другой, оба предмета на полке ей были по разным причинам дороги, и оба не хотелось бы терять. Наконец она не выдержала:
