Вернись домой

Утренний свет, казалось, не радовал, а подсвечивал каждую трещину в их жизни. Он заливал кухню, играя бликами на потрескавшейся краске подоконника – той самой трещине, что Игорь обещал заделать еще прошлым летом. Теперь она казалась ему шрамом, разделяющим «до» и «после». Он стоял у окна, сжимая в руках кружку с остывшим кофе, словно это был якорь, удерживающий его в ускользающей реальности. Из-за двери детской доносилось ровное дыхание спящих детей – Лизино, легкое, как шелест листьев, и Андрея, уже почти взрослое, с хрипотцой, появившейся за последний год. Он ловил каждый звук, впитывал его, как человек, готовящийся к вечной жажде.

«Всего неделю назад эта кухня казалась мне тесной, – думал он, и мысль была горькой. – Теперь каждый ее сантиметр, каждая царапина на столе, каждое пятно на потолке кажутся частью рая, который я добровольно покидаю.»

Теплые, знакомые до боли руки обняли его сзади. Анна прижалась щекой к его спине, и он почувствовал, как влажность от ее слез проступает сквозь ткань рубашки.

– Ты вернешься до зимы? – прошептала она, и ее голос дрожал, как натянутая струна. – Лиза ждет снега с тобой. Обещала первую снежинку поймать вместе. Говорит, спрячет ее в морозилке, чтобы ты обязательно увидел.

Голос у нее срывался, хотя она отчаянно старалась этого не показать. Игорь почувствовал, как сжались его мышцы, превратившись в каменную броню. Обещания… На войне они становятся валютой с истекшим сроком годности, ядом, который ты даешь самым близким.

– Обязательно вернусь, – сказал он, поворачиваясь и притягивая ее к себе так сильно, словно хотел вобрать в себя ее тепло, ее запах – запах дома, который мог навсегда остаться лишь в памяти. – Обещаю.

Он смотрел поверх ее головы в окно, на просыпающийся, беззаботный двор. Где-то там, за сотни километров, уже гремели взрывы и пахло гарью и смертью. А здесь все еще пахло кофе, свежим хлебом и детством. Эта пропасть вызывала тошноту.

– Пап! – Лиза ворвалась в кухню в ночной рубашке, растрепанная, с сияющими глазами, в которых еще не жил страх. – А правда, ты сегодня не уезжаешь еще?

Игорь подхватил дочь на руки, ощутив знакомую, такую хрупкую теплоту маленького тела. Восемь лет. Всего восемь лет жизни этого человечка, а он уже должен оставить ее на произвол судьбы.