Восемь часов, взятых взаймы у жизни, подходили к концу. Платон молча сидел и неотрывно следил за тем, как самолетик в мониторе напротив медленно приближается к точке невозврата. Эта линия словно подводила черту и под его недавним прошлым заодно – все, чего он достиг, о чем так долго мечтал, теперь становилось чужим и таким незначительным, как если бы об этом просто написали в газете.
Платон не глядя расстегнул молнию на левой митенке, потом, словно опомнившись, быстро застегнул обратно, повернулся к иллюминатору и уставился в бескрайнее небо. А ведь ему и вправду казалось, что он больше никогда сюда не вернется и не увидит эти знакомые черные пейзажи, пока еще скрываемые от глаз молочной пеной облаков, но верно все-таки подмечено: хочешь рассмешить Бога, расскажи о своих планах.
А между тем шутить совсем не хотелось, да и не в тех они были отношениях, чтобы развлекать друг друга. Хотя когда-то давно Платон еще на что-то надеялся, но Бог оказался слишком занят, и мальчик больше не стал ему надоедать. Когда из двух новостей обычно обе плохие, их лучше держать при себе, чтобы не портить другим настроение.
Собственно, с тех пор мало что изменилось. Платон соблюдал дистанцию и никого ни о чем не просил или в крайнем случае платил сразу, причем часто сверх меры. Так услуга переставала быть возвратной, а люди навсегда лишались удобного случая, чтобы напомнить о своей доброте. Естественно, это многим не нравилось, ведь чем больше они получали, тем сильнее им хотелось спросить и с него, поэтому долги появлялись буквально из воздуха. И даже здесь, на борту этого самолета, хотя Платон сидел один, выкупив два билета сразу, его снова сделали крайним.
Сначала дама с младенцем на руках самонадеянно решила, что им было бы неплохо поменяться с ним местами, учитывая дополнительное пространство, словно специально отведенное для ее люльки, затем бортпроводница настойчиво хотела Платона чем-то накормить, пока он не послал ее куда подальше, и, наконец, обидел соседа слева, который, накачиваясь виски, как будто почувствовал, что у них могут быть общие темы для разговора.
Платон посмотрел на свои руки – они дрожали. Резкий выход «на сухую» давал о себе знать. И если раньше это происходило только под присмотром одного знакомого врача, который, ни слова не говоря, ведь, как известно, молчание – золото, приезжал к нему по первому зову, теперь обращаться за помощью Платон не стал. Он лишь купил билет на этот самолет и приковал себя к креслу ремнями безопасности, вполне осознавая, что совершает едва ли не самоубийство, но лучше сразу спуститься в ад, чем дальше наслаждаться мнимой свободой и на четвереньках тащить на себе этот тяжкий крест, где так удобно устроились все те, кому он в этой жизни якобы сильно задолжал.
