Йерихо – один из старейших городов Палестины, который, словно древний страж, расположился на перепутье торговых путей, ведущих из Переи в Йерушалайм, через реку Йарден, связывая собой Восток и Запад. Его улицы были переполнены торгующими купцами, сопровождающими свои караваны, и многочисленными паломниками, следующими к святыням.
Однако этот город Исраэйля славился, не сколько многовековой историей, а богатством, которое приносила ему не только обширная торговля, но и мягкий климат. Благодаря чему на плодородных землях круглый год собирали обильные урожаи злаков, фиников, ароматных фруктов и целебных трав.
Город буквально утопал в зелени садов, которые окружали его изумрудным морем. Финиковые пальмы и бальзамовые деревья, будто влюблённые, соприкасались своими ветвями друг с другом, наполняя воздух сладкими ароматами. А нежное благоухание розовых садов распространялось далеко за их пределы, уносимое ветром к самому горизонту.
Недаром Ирод Великий, чья жажда роскоши была ненасытна, воздвиг здесь великолепный зимний дворец с мраморными залами для себя и ипподром, где устраивались скачки и зрелища для развлечения знати и народа.
Через этот процветающий город пролегал путь и Йешуа. Однако пройти незаметно оказалось невозможно: одно лишь известие о его появлении заставило забурлить все улицы поселения. Толпы паломников, коэнов, левитов и простых жителей образовали живую реку, стекающуюся к народному учителю – желая не только его увидеть, но и услышать необычное слово, столь отличающееся от того, что говорилось фарисеями.
Вскоре толпа вокруг учителя стала такой плотной, что двигаться по улочкам города стало почти невозможно.
– Идёмте за стены города, – принял решение Йешуа, понимая, что столько людей, с надеждой взирающих на него, могут просто подавить друг друга в этом тесном пространстве. – Там я проведу своё учение.
И возбуждённая, радостная толпа очень медленно двинулась к выходу.
В это время снаружи городских ворот, по своему обыкновению, сидели два нищих слепых старца. Их закрытые веками глаза смотрели в тёмную вечность, а дрожащие, изъеденные временем руки протягивались к прохожим, прося милостыню. Каждый день они надеялись собрать хотя бы немного денег или еды, чтобы хоть как-то прокормить себя.
