Леониду Фёдорову было сорок семь лет. Он проснулся от того, что по лицу полз солнечный зайчик, и несколько секунд не понимал, где он. Потом осознал: в своей однокомнатной хрущевке на окраине Екатеринбурга, в квартире, которую он когда-то покупал с Людой, мечтая о детях. Дети выросли. Люда ушла. Остались только стены, пропахшие одиночеством и дешевым самогоном.
Он подошел к зеркалу. Изможденное лицо, глубокие морщины у рта, седина в щетине. Но сегодня в его глазах, цвета выцветшей джинсы, было что-то новое – не надежда, нет, это слишком громкое слово. Скорее, упрямое, волчье решение выжить. Сегодня – его первый рабочий день после долгого запоя. Водителем ночного автобуса.
«Ни капли, – шептал он себе, бреясь и задевая родинку на щеке. – Просто поработать. Просто жить».
В автобусе №74 по дороге в автопарк он смотрел на город. Екатеринбург менялся на глазах: стеклянные бизнес-центры росли, как грибы после дождя, рядом с обшарпанными хрущевками. «Новая Россия, – думал он. – А я в ней старый, никому не нужный болт». Он сжал кулаки в карманах старой куртки. Тридцать тысяч в месяц – почти в два раза больше, чем на заводе «Уралмаш», где он когда-то был фрезеровщиком, а потом – мастером смены, пока волна «оптимизаций» не выкинула его на берег, как дохлую рыбу. Эти деньги пахли не просто возможностью платить за квартиру. Они пахли жизнью. Шансом не сломаться окончательно.
Автопарк встретил его запахом мазута, остывшего металла и вечности. Гаражи из силикатного кирпича, покосившиеся заборы, и над всем этим – громада «Уралмаша» на горизонте, умирающий исполин, призрак былого величия.
Диспетчерская. За столом сидел мужчина лет шестидесяти, с лицом, которое казалось высеченным из гранита – все морщины, все шрамы легли строго вертикально, будто следы нескончаемых дождей. Он поднял на Леонида глаза, цвета мутного стекла.
– Фёдоров? – хрипло спросил он.
– Да, – кивнул Леонид.
– Маршрут тридцать. С полуночи до четырёх. Останавливаешься только по требованию. Ни с кем не разговаривать. Не смотреть в глаза. Понял?
Голос у него был глухой, будто из-под земли.
– Понял, – Леонид сглотнул. Правила были странные, но он не стал переспрашивать. Работа есть работа.
Диспетчер протянул ему ключ – тяжелый, старый, с облезлой синей биркой.
– В добрый путь, – бросил он ему вслед. Фраза прозвучала не пожеланием, а ритуальным заклинанием, граничащим с угрозой.
