Я сбриваю бороду, укладываю волосы гелем назад. Кончик карандаша дрожит, проводя чёрную линию по краю века. Снизу растираю пальцем. Плетёный из чёрной кожи браслет с лезвием – на левую руку, на правую – широкий с металлическими вставками. На безымянный левой руки – любимое серебряное колечко – символ прошлого – что я каждый день решаю снять и надеваю снова. Чёрт, буду переходить мост – выброшу в реку. Правда, что толку выбрасывать кольца, оставшись таким же внутри? Чёрный лак для ногтей. Чёрная рубашка, жилетка. И из зеркала на меня смотрит Ланцета. Болезненный взгляд. Усталым телом его движет что-то другое. Будто бы где-то есть чёрное солнце, откуда лучи вдохновенной печали летят прямо в сердце. По телу проходят волны, они сотрясают дрожью, они искривляют мир, их нужно обуздать. Густой, как смола, пуэр будит странное. Внутри просыпается музыка. Дать Ланцете завладеть телом порой бывает противно. Я еду в такси, когда он залезает в меня своими колдовскими ритмами, расправляет щупальца смыслов. Мне хочется плакать, мне всё неприятно: звуки и свет, присутствие водителя. Главное не мешать. Я исчезаю, чтобы поскорее закончился конфликт человека и существа. Закрываю глаза с предсмертным чувством и открываю уже в новом качестве. Я Ланцета. Я пожираю эмоции. Нет, мне не нужны яркие восторги, обычные чувства. В мире разлитых красок мне интересны неочевидные оттенки. Грань лёгкой тревоги и светлой печали. Страх, смешанный с восхищением. Духовная тоска.
Здесь, в полном зале зрителей, я вижу, как энергии, переплетаясь, рождают странные тона. Мне не очень интересно осознавать, чем на человеческом уровне являются эти течения. Здесь, кажется, лёгкое раздражение, здесь страх, здесь боль, которую не могут впустить в себя, чёрт, а тут – вдруг смех! Интересно. И, кажется, скука. Тяжёлая волна, которую я направляю в зеркала глаз, отражается и, умножаясь, возвращается ко мне. Я насыщаюсь, еле выдерживая. Чертовски необычный вкус. Я изощрён, может, извращён. Этот свет странно подкрашен немного мутным. Это такой яд, который начинаешь пробовать понемногу, и вскоре он не причиняет боли, а приносит наслаждение тому, кто познал счастье банальных форм и теперь ищет его в самых дальних уголках души. Но, кажется, больше никто тут от такого не тащится. Оно проходит сквозь них и они этому не рады. Наконец, всё заканчивается, и Ланцета выбрасывает меня, как тряпку, на крыльцо культурного центра. Я сижу, впитывая послевкусия ядовитой тоски, которой насытился мой демон, и чувствую себя одиноко до слёз. Ланцета оставит меня теперь на какое-то время, но цена в этот раз была велика. Я протащил за собой актёров и зрителей через это. Почесал общество против шерсти и теперь слышу их отторжение, сумму недовольных вниманий. Актёры мои, выйдя из зала с чувством, что всё наконец-то закончилось, кучкуются, вроде хотят куда-то пойти, но стесняются это сделать, не пригласив меня, и потому начинают потихоньку расходиться. Мы прощаемся, понимая, что не хотим больше никогда видеть друг друга. Я просто продолжаю сидеть на холодном камне. Чёрт, ногти накрашены. Выгляжу, наверное, как старая проститутка. Это Ланцета надо мной надругался. Может, извиниться перед ними за всю эту ерунду? Ведь можно же было сделать что-то простое, для людей, объединить всех, порадовать… это же так просто. Вот именно: просто. А Ланцета зашёл уже слишком далеко. Он играет сам с собой, нарочно делая пошло, ломая, искажая. Эта игра уже давно вне рамок художественности, рамок творчества, диалога с людьми. Это магия сюжетного управления событийными рядами и сдвиги мира в такие позиции, где восприятие делает фокусы, делает фокусы… Рядом садится Рома. Свой. Один из немногих. Может, единственный. Слышит в моей тишине всё, что скрыто. Впитывает. Невероятный.
